Что делать с телом? Пол не знал, как разрешить эту проблему. Дальнейший путь был заблокирован. Начиналась игра. Беззаботный только что убил человека в кинотеатре на Таймс-сквер, и теперь ему нужно перенести тело в машину так, чтобы никто не спросил его: «Эй, этот парень как будто мертв; это на самом деле так или он просто перебрал?» Если он вынесет тело из кинотеатра, то сможет отвезти его в Квинс и спрятать в известном ему недостроенном здании. Так что же, Поли? Ты можешь?

Разумеется, десятисекундного срока не было – у него не было контракта на книгу, писал он ее по наитию, следовательно, никто не требовал сдавать рукопись в срок. Хотя срок есть всегда, спустя какое-то время автор теряет контроль над книгой, почти все писатели это знают. Если книга достаточно долго остается в заблокированном состоянии, она начинает умирать, отходить; становятся видны маленькие натяжки и литературные приемы.

Итак, он ушел на прогулку, вроде бы ни о чем не думая, как ни о чем он вроде бы не думал сейчас. Он прошел мили три, и только тогда откуда-то из скрытых в глубине мозга мастерских пришло послание: А если поджечь кинотеатр?

Эта идея, похоже, могла сработать. Пол не ощутил счастливого головокружения, не ощутил прилива истинного вдохновения; он казался самому себе столяром, который выбирает подходящий для работы кусок дерева.

Что, если Тони подожжет соседнее сиденье? Обивка кресел в кинотеатрах всегда изодрана. Будет много дыма. Он останется на месте до последнего, потом подхватит Грея и потащит наружу, как будто тот всего лишь наглотался дыма и потерял сознание. Что скажешь?

Он сказал бы, что это подходящий вариант. Не блестящий, конечно, и кое-какие детали еще стоит как следует обдумать, но в целом вариант нормальный. Можно продолжать работу.

Ему никогда прежде не приходилось НАХОДИТЬ ИДЕЮ, чтобы начать работу, но интуиция подсказывала, что НАЙТИ ИДЕЮ и начать книгу возможно.

Он неподвижно сидел в своем кресле, опершись подбородком на ладонь, и смотрел в сторону сарая. Если бы он мог ходить, то отправился бы в поле. А сейчас сидел едва ли не в прострации и ждал чего-то; он почти не отдавал себе отчета в происходящем вокруг и сознавал только, что его фантазия воздвигает здания вымысла, критически оценивает, видит их никчемность и разрушает в мгновение ока. Прошло десять минут. Пятнадцать. Теперь Энни пылесосила в гостиной (и по-прежнему не напевала). Он слышал звук пылесоса, но не сознавал, что слышит; этот звук входил в голову и выходил оттуда, не оставляя следа, он проносился мимо, как вода в горном ручье.

Наконец из его глубинной мастерской пришел сигнал – он всегда приходит. Чернорабочие трудятся там не покладая рук, и завидовать им не приходится.

Пол не шевелился; он уже почти НАШЕЛ ИДЕЮ. Сознание его пробудилось – ДА ВЕДЬ ВРАЧ ТАМ, ВНУТРИ – и подхватило идею, как письмо, брошенное в почтовую щель на входной двери и упавшее на пол. Он начал рассматривать идею и почти отверг ее (кажется, из глубинных мастерских послышался стон), обдумал еще раз и решил, что в общем ее можно сохранить.

Вторая вспышка, ярче первой.

Теперь Пол энергично барабанил пальцами по подоконнику.

Около одиннадцати часов он начал печатать. Сначала дело продвигалось медленно – несколько щелчков, затем тишина, секунд пятнадцать, может быть. Похоже на то, как выглядит с самолета архипелаг – цепочка островков, далеко отстоящих друг от друга и разделенных широкими голубыми участками.

Мало-помалу интервалы становились короче, а периоды непрерывного стука клавиш – на привычной электрической машинке этот треск звучал бы привлекательно, но тяжелый стук клавиш «Ройала» казался отталкивающим – повторялись все чаще.

Но Пол не обращал внимания, что у машинки голос Дакки Дэддлса. К концу первой страницы он разошелся. К концу второй полностью набрал обороты.

Спустя какое-то время Энни выключила пылесос и встала в дверях спальни, наблюдая за ним. Он понятия не имел, что она рядом. Он, собственно говоря, не имел понятия, где находится сам. Он наконец-то вырвался отсюда. Он был на кладбище в Литтл-Данторпе, вдыхал влажный ночной воздух, чувствовал запах мха, земли и тумана, слышал, как часы на колокольне пресвитерианской церкви пробили два, и подробно описал их бой. Когда работа удавалась, он видел сцену между строк. Сейчас он видел.

Энни довольно долго смотрела на него; она не улыбалась, не двигалась, но что-то в ее облике говорило об удовлетворении. Потом она ушла, тяжело ступая по полу, но и шагов ее Пол не услышал.

Он работал до трех часов, а в восемь попросил Энни снова посадить его в кресло. После этого он писал еще три часа, хотя в десять боль напомнила о себе всерьез. Энни пришла в одиннадцать. Он попросил еще пятнадцать минут.

– Нет, Пол, хватит. Вы бледны как мел.

Она уложила его в постель, и через три минуты он уже спал. Впервые с тех пор как серое облако покинуло его, он проспал всю ночь, и впервые спал без сновидений.