Шрифт:
Затем он отошел от стола и прошептал:
– Надо проверить. Небом клянусь, надо проверить. И если в результате экспедиции на кладбище выяснится, что все эти звуки слышались только в воображении того дурака-гробокопателя, я отрежу ему уши и повешу их на цепочку часов, сколько бы он ни говорил, как любил Мизери.
ГЛАВА 3
Он задержался лишь на мгновение на нижнем этаже, чтобы накинуть на себя первое, что попалось под руку, – темно-коричневый фрак, – затем запряг пони по имени Мэри в повозку и отправился на кладбище. Небо было залито бледкым зловещим светом луны, находившейся в фазе третьей четверти. Он изо всех сил нахлестывал Мэри кнутом, и фалды фрака развевались позади. Старушке Мэри вовсе не улыбалось увеличивать скорость, а Джеффри не нравилась усиливающаяся боль в боку и ключице… Впрочем, с этой болью он ничего не мог поделать.
Кто-то царапался, сэ-эр! Похоже на то, что она там живая и хочет выбраться оттуда в мир живых, очень похоже, сэ-эр!
Сами по себе эти слова еще не внушили бы ему чувства, близкого к ужасу, но он припомнил, как приехал в Колторп-мэнор на следующий день после смерти Мизери. Они с Йеном переглянулись, и Йен попытался улыбнуться, хотя в глазах его стояли слезы.
– Было бы легче смириться, – сказал тогда Йен, – если бы она была похожа на мертвую. Я понимаю, это звучит как…
– Глупости, – ответил ему Джеффри и попытался улыбнуться. – Похоронная служба постаралась, косметологи…
– Косметологи! – воскликнул Йен, и Джеффри в первый раз осознал, что его друг находится на грани безумия. – Косметологи! БРЕД! Никаких косметологов не было, и не позволю я косметологам прикоскуться к моей любимой Мизери! Чтобы они раскрашивали ее как куклу!
– Йен, друг мой! Не надо так… – Он хотел похлопать Йена по плечу, но вместо этого обнял его. И они оба расплакались на плече друг у друга, как два измученных ребенка. В соседкей комнате разревелся сын Мизери (мальчик жил на свете уже почти сутки, но все еще не имел имени). Миссис Рэмедж, повинуясь велению своего доброго сердца, запела над ним колыбельную песню, хотя голос ее дрожал от подступивших слез.
Тогда Джеффри очень беспокоился за состояние рассудка Йена и обращал внимание не на его слова, а на то, как он их произносит, и только теперь, изо всех сил нахлестывая Мэри на пути в Литтл-Данторп, отбрасывая мысли об утрате, он припомнил, что говорил Йен, и размышлял о рассказе Колтера. Если бы она была похожа на мертвую. Если бы она была похожа на мертвую. Вот так, старина.
И это еще не все. В тот день, уже под вечер, когда жители деревни потянулись к Колторп-Хиллу, чтобы выразить сочувствие скорбящему господину, вернулся Шайнбоун. Выглядел он неважно, очень устан; и неудивительно – ведь этот человек утверждал, что ему пожимал руку Веллингтон, тот самый Железный Герцог, в те времена, когда он (Шайнбоун, а не Веллингтон) был ребенком. Джеффри считал, что в рассказе о Веллингтоне есть преувеличения, но Шинни (так они с Йеном когда-то называли доктора) лечил его еще в детстве и уже тогда – даже тогда – казался ему очень старым. Он, Джеффри, сумел сохранить мальчишеский взгляд на мир, когда всякий, кому больше двадцати пяти, воспринимается как пожилой, и полагал, что Шинни должно быть не меньше семидесяти пяти.
Он стар… провел на ногах за тяжелой работой целые сутки… не мог ли старый, смертельно усталый человек допустить ошибку?
Ужасную, невообразимую ошибку.
Именно эта мысль, а не какая-либо другая выгнала его из дома в холодную ветреную ночь, и он мчался теперь в Литтл-Дакторп при неверном свете луны, выглядывающей из-за туч.