Шрифт:
Те, кто сидел, стоял рядом, поглядели по сторонам. Еще весной не было такой русской силы и не думалось даже, а теперь – вот она, убедись. В походе это не слишком замечалось. В походе каждый делал одно и то же: греб, ставил парус, вытаскивал лодью на берег и стаскивал ее обратно, ловил и готовил рыбу, смотрел за ветром, морем и солнцем… Видел десяток-другой людей впереди и столько же – сзади. На берегу же Пропонтиды славяне неожиданно увидели себя армией – сложной, как стольный город, великой, как племя. Вот одни стоят в цепи, другие плавают под Городом, третьи что-то делают у берега, четвертые – на берегу, отдыхают пятые… Пальцев не хватит всех учесть. Как в большом доме: все разные, и каждый нужен на свой лад…
В спор двоих у костра вмешался чудский лучник:
– Разве может сильное войско так быстро родиться?
– За один день и может родиться. Как человек рождается. А если долго – считай неживой! – ответил тот, кто пек рыбу.
– Я и говорю: без нас, с Десны которые, никакой страны не было, не справились бы с Царьградом…
Велемудр, проходивший мимо, сказал:
– Быстро только стрела летит. Князь Олег сколько правит вами, столько и строит русскую землю. А конца этой работе никогда не будет.
– Почему?
– Потому – русской земле конца не будет. – Воевода прошел дальше.
– Слышал, что воевода сказал? С нами, которые с Десны, – земле конца не будет. И рыба в котлах – вкуснее.
Странное занятие
В это время старик-новгородец из сборного полка Стратимира занимался странным делом. Он ходил в траве – между цепью лучников и русским лагерем – ходил вправо, влево, назад, но все спиной к Городу. И смотрел так, словно заглядывал куда-то далеко за лагерь, через рощу.
Потом он нашел Стратимира:
– Вижу, как сделать, воевода.
– Видишь – делай. Отряжу тебе в помощь любечских. Они печенегов знают. И гребцы хорошие, и пловцы.
На том разговор и закончился. А дело будет ночью.
Через ров
Черниговский купец стоял около самого рва и кричал на Золотые Ворота по-гречески:
– Если кто хочет есть, может ловить рыбу здесь, во рву, я разрешаю! Но сеть не тащи! Сетью здесь ничего не поймаешь! Мелкая рыба, лягушачья дочь! Паволокой шелковой надо ловить! Лучше всего: с василевса одежду снять – в ней шелк хороший – и ловить!..
Со стены в сторону черниговца полетел камень. Не долетел – плеснул во рву.
– Последнего червя распугаете! – сказал черниговец.
Он отчаянно, зло веселился, как умел. В прошлом году в этом самом Городе, на базаре, убили его брата, купца.
– Если василевс хочет с нами поговорить, можете ворота не открывать! Бросайте его прямо со стены – мы поймаем!..
Ромейский счет
(разговор на улице Меси под царским портиком)
Царский портик был местом для умных, заумных и даже полоумных споров – среди людей ученых, переучившихся и недоучек. Здесь же, под портиком, и книги продавали.
В этот день разговор шел все об одном.
– Никакие это не славяне – те, что под Городом, – сказал человек несколько потрепанного странного вида – то ли чей-то секретарь, то ли собравшийся в монахи.
– А кто же? – спросил лангобардский рыцарь, невесть зачем попавший в Город.
– Никакие это не люди…
– Варвары – они и не люди, – сказал университетский старец, хранитель рукописей.
– Это не варвары. Это дни…
– А?
– С той поры, как великий Константин основал Новый Рим, наш Город, и Восточную империю, с тех пор каждый день, прожитый ромеями, в полночь обращался в человека. И человек этот, не совсем, конечно, человек – не как мы с вами, – переплывал на тот берег Босфора и прятался в пещерах…
– Где там пещеры? – спросил въедливый хранитель.
– Далеко. С тех пор прошло триста семьдесят семь лет…
– Нехорошая какая-то цифра, – сморщил лоб лангобардец.
– Прошло триста семьдесят семь лет. И прожитые Константинополем дни собрались вместе, вышли из пещер, сели на корабли, поплыли под стенами Города. Они высадились на берег. И пойдут они по всей ромейской земле, чтобы все видели, как много уж прожил Город, и каждый бы понял, как трудно – и чем дальше, тем труднее, – будет достраивать каждый новый день к прекрасному зданию империи.
– Это и без них ясно. И без них трудно, – обиделся Филоктет, девятый вофр, вставший под портик успокоить душу ученым разговором и налетевший на этот бред. – И по какому же правилу, по какому праву дни, прожитые ромеями, стали выглядеть как натуральные славяне! Уж мне ли их не знать!
Странный полусекретарь-полумонах пожевал губами и с достоинством ответил Филоктету.
– Пылкий юноша, – сказал он вофру, который был одного с ним возраста, лет сорока пяти. – Пылкий юноша может заподозрить меня в чем угодно. И даже донести на меня городской страже, эпарху или самому паракимомену, если тот пожелает принять пылкого юношу…