Он смотрел на Таппенс с обожанием, словно преданный щенок.

– Просто потрясно, – снова сказал он.

– Но это было так давно, – сказала Таппенс. – Еще в сороковых годах.

– Но все равно ведь вам было интересно? Или страшно?

– И то и другое. В основном, конечно, было страшно.

– Я так и думал. Но все-таки странно, что вы приехали сюда и снова занимаетесь тем же самым. Этот джентльмен ведь был из флотских, верно? Он ведь называл себя капитаном военного флота, разве не так? А был он немец. Кларенс, по крайней мере, так говорит.

– Что-то в этом духе, – осторожно ответила Таппенс.

– Потому, верно, вы сюда и переехали. Ведь у нас такое тоже было. Давно, правда, но все равно было то же самое. Он был офицером на подводной лодке. И продавал чертежи. Правда, я все это знаю только по слухам.

– Понятно, – сказала Таппенс. – Но мы приехали сюда совсем не поэтому. Просто нам понравился этот дом, он такой славный, в нем приятно жить. До меня тоже дошли эти слухи, только я так и не знаю, что там на самом деле было.

– Как-нибудь я вам расскажу. Конечно, никто не знает наверняка, что правда и что нет, так это было или иначе.

– А каким образом твой друг Кларенс столько об этом узнал?

– Он это услышал от Мика, понимаете? Этот Мик жил у нас какое-то время, в том месте, где раньше была кузница. Он давно уже уехал, но он много чего знал, люди ему рассказывали. И наш дядя, старый Айзек, тоже много чего знал. И иногда рассказывал нам.

– Значит, ему многое было известно об этих делах? – спросила Таппенс.

– Ну конечно. Вот я и подумал, понимаете, когда его трахнули по башке, не в этом ли причина. Что он слишком много знал и всем об этом рассказывал. Вот его и убрали. Так они теперь и действуют. Если кто много знает, у него из-за этого могут быть неприятности с полицией, его раз – и укокошат.

– И ты думаешь, что твой дядя Айзек… думаешь, ему многое было известно?

– Думаю, ему много чего рассказывали. То там что-то услышит, то здесь. Он не очень-то распространялся об этих делах, но иногда рассказывал. Вечерами курит, бывало, свою трубочку и рассказывает нам с Кларри, да еще был у нас третий друг, Том Джиллингем. Он все хотел знать, вот дядя Айзи и рассказывал нам про то да про се. Мы, ясно, не знали, правду он говорит или выдумывает. Но мне кажется, что он кое-что раскопал и знал, где что находится. И еще он говорил, что, если бы люди узнали, где оно лежит, им было бы очень даже интересно.

– Он действительно так говорил? – спросила Таппенс. – Ну что ж, нам это тоже интересно. Ты должен вспомнить, что именно он говорил, на что намекал, потому что это поможет нам выяснить, кто его убил. Ведь его убили, верно? Это же не просто несчастный случай, так ведь?

– Мы поначалу думали, что он просто умер, ведь ему иногда делалось плохо с сердцем, он падал, у него кружилась голова и все такое. А оказалось – я ведь был на дознании, – что все это не просто, что его нарочно убили.

– Да, – сказала Таппенс, – я думаю, что это было сделано нарочно.

– А вы не знаете, почему? – спросил Генри.

Таппенс посмотрела на мальчика. Ей в этот момент показалось, что оба они – и она и Генри – полицейские ищейки, идущие по одному и тому же следу.

– Я думаю, что это было сделано нарочно, и мне кажется, что и тебе, его родственнику, и мне было бы очень важно узнать, кто совершил это скверное, жестокое дело. Впрочем, может быть, ты уже знаешь, Генри, или у тебя есть догадки на этот счет?

– Не то чтобы догадки, их у меня нет. Но, вы понимаете, ведь у человека есть уши, и он слышит, и я знаю людей, про которых дядя Айзи иногда говорит… говорил, что у них против него есть зуб, и говорил, что это из-за того, что он про них слишком много знает, а в особенности про то, что известно им самим, и о том, что когда-то случилось. Но, понимаете, разговоры все время шли о человеке, который давным-давно помер, так что невозможно во всем разобраться, понять и запомнить.

– Но все равно, – сказала Таппенс, – тебе придется нам помочь, Генри.

– Вы хотите сказать, что позволите мне в этом участвовать?

– Да, – сказала Таппенс. – В особенности если ты умеешь держать язык за зубами. Сказать о том, что разузнаешь, можно только мне, но ни в коем случае нельзя делиться с друзьями, потому что тогда это станет известно везде и всюду.

– Понимаю. Ведь убийцы могут что-то прознать, и они станут охотиться за вами и мистером Бересфордом, верно?

– Вполне возможно. И мне бы этого очень не хотелось.

– Ясно-понятно, – сказал Генри. – Послушайте, если я что узнаю или найду, я приду к вам и спрошу, нет ли у вас какой работы. Ладно так будет? И тогда расскажу вам, что узнал, и никто нас не услышит. Вот только сейчас я пока ничего не знаю. Но у меня, видите ли, есть друзья. – Он расправил плечи и напустил на себя важный вид – видел, наверное, такое по телевизору. – Я знаю, что к чему. Люди-то ничего не подозревают, а я все равно знаю, что к чему. Они не думают, что я слушаю, понимаете, а сами возьмут да и скажут… ну, вы понимаете, если сидеть тихо и молчать, то много чего можно услышать. А все это, наверное, очень важно, да?