Солнце всходило над долиной, закрыв собой полнеба. Его лучи прогнали последний мрак, выгоняя его даже из самых укромных уголков, лаская живительным теплом наши тела и лица. Ната, широко раскрыв глаза, смотрела вдаль, медленно обводя взглядом всю открывшуюся перед нами ширь.

— Как красиво… Как хорошо жить!

Мы находились на самой вершине скалы — я даже не заметил, как поднялся туда с этой ношей на руках, и не заметил высоты, которой так не переносил раньше… Элина, вставшая рядом, смахнула набежавшие слезы и счастливо улыбаясь, ткнулась мне в плечо.

— Натка! Как я рада! Я бы не смогла без тебя!

Ната дотронулась до неё лица кончиками пальцев:

— Элина… Как ты изменилась! И Дар, тоже! У меня расплывается в глазах…

— У тебя слезы! — я прикоснулся губами к ее ресницам. — Не плачь! Мы всегда будем с тобой!

— Это от радости… Я буду жить… И мы вместе!

Возле нас появился, неслышно поднявшийся на скалу, индеец.

— Мой брат счастлив — небо услышало его просьбу и оставило жизнь

Маленькому Ветерку. Вместе с ним радуется весь его род — те, кто живет в форте у Синей реки!

— Небо? Это ты, Сова, древними знаниями смог остановить смерть и дал ей силы продержаться еще немного, до того, как из прерий примчался Угар!

— Называй эти силы как хочешь, мой брат. Они услышали тебя — это главное.

Белая Сова тоже счастлив — он видит, как улыбается солнцу маленькая скво!

Сова повернулся к прериям, которые расстилались перед нами, океаном трав и кустарников, и громко воскликнул, простирая перед собой руки:

— Духам земли пою я! Духам великого неба! Солнцу, живущему вечно! Водам несущихся рек и снегам на вершинах! Травам и камню, зверю и птице — Хэй-йя!

Шаман стал издавать переливчатые звуки, в которых уже невозможно было понять человеческой речи — скорее, так пересвистывались меж собой птицы, или рычали животные. Мы, завороженные этой, вновь открывшейся для нас стороной тайной жизни индейца, внимали дикому пению, не нарушая его ни единым словом, или жестом… А солнце над долиной всходило все выше и выше, и его тепло все сильнее прогревало остывшие за ночь камни и травы, леса и реки, луга и овраги. Начинал светиться яркими красками, отражающимися от сверкающих в лучах крон деревьев, Черный лес. Снова стала из бездонно черной и мрачной — ослепительно синей, Синяя река. В кустарниках и зарослях прерий защебетали ранние птахи — они уже в изобилии населили их и теперь повсюду сопровождали людей, понемногу привыкающих к многоголосью птиц. Далекими и грозными вершинами поднялись снежные пики гор. Солнце высветило своими лучами проступающие в мареве, далекие гребни Каменных Исполинов. И, нам троим, казалось, что отсюда, с вершины скалы, видны даже останки города за ними — приютившего и сведшего нас вместе, в первые, самые жуткие и страшные дни…

— Мы будем жить… — я прошептал, крепко сжимая Нату в руках. — Мы, приговоренные к смерти, но не покорившиеся ей! Мы — обреченные жить! Под новым солнцем и в новом мире! Несмотря ни на что! Мы! Будем! Жить!

… Наверное, на этом и нужно было закончить мой рассказ о тех днях, когда мы, ведомые надеждой, пересекли приречные степи и, миновав проход меж скал, вышли в прерии. Там мы встретили тех, встречи с кем так долго ждали — людей долины. Судьба — а, может быть, воля случая, дала всем нам ещё один шанс…

Новая община, возникшая на берегу Синей реки, выстояла в кровопролитной борьбе за само право жить. Враг был уничтожен, казалось, больше никто не должен был угрожать форту. Но последующие события показали, что это не так. И снова, даже острее, чем ранее, встал вопрос — кем для этих людей буду я? И кем будут эти люди, объединившиеся в один род, принявшие себе одно, общее для всех имя — Прайд Серого Льва.