Выбравшись из-за камней, люди быстро собрали вещи, оружие, и почти бегом, оскальзываясь на мокрой гальке, двинулись вдоль моря на запад, а когда пришлось обходить по прежнему сидевшего на камнях Гроума, каждый в пояс поклонился колдуну, но тот, по мнению Луни, даже и не заметил их старый грем сидел, погруженный в какие-то думы, и черная кровь лиха, высохшая и свернувшаяся, облетала с его волос и плеч, словно пепел со сгоревшего дерева…

До вечера ушли далеко, обойдя по берегу несколько полукруглых заливов, окаймленных скалистыми, невысокими горами. Шык тревожился — ни следа человека не видел он вокруг, а ведь присутствие ахеев уже должно было чувствоваться! Однако камни были мертвы, и уныло свистел меж ними морской ветер, навевая тоску.

Ночь, день, снова ночь — время шло быстро. Остался где-то далеко на востоке гремский колдун, канул во тьму, оставленный один на один со своею страшной участью. Там же осталось тело мертвого лиха, а клыки его, висевшие на шее у каждого из членов совсем уже небольшого отряда, напоминали теперь не об ужасе, пережитом в схватке с их хозяином, а просто об одном из случаев, приключившихся во время долгого пути. Сколько их было, сколько будет? Про то лишь богам и ведомо…

Путники кое-как переправились через впадающую в море с полуночи реку, широкую и полноводную. Судя по арскому Чертежу, это была та самая Аась-га, которую осенью пересекали Шык и Луня. Там, на севере, возле Ледяного хребта, Аась-га показалась Луне широкой и могучей, но тут, в конце своего пути, вобрав в себя воду многих притоков, река разлилась на семь-восемь сотен шагов в ширину, и если бы не связанный из найденных на морском берегу бревен плотик, путники вряд ли смогли пересечь ее.

Вскоре Зугур обнаружил следы еще одного лиха, а потом — еще двух. Но эти не охотились за отрядниками — они прошли по побережью пару дней назад, и цель их была где-то там, впереди, на западе.

— Не иначе, учуяли что-то, твари страховидные! — задумчиво сказал Шык, узнав о следах: — Как бы впереди нас не поджидала еще одна беда…

И как в воду смотрел волхв! На утро за дальними скалами на западе поднялись дымные столбы — горело дерево, горело жарко и мощно! Фарн, указывая на дымы секирой, сказал что-то по-арски, и волхв с Зугуром согласно кивнули, помрачнев.

— Чего там, дяденька? — спросил Луня, про себя уже сообразив, ЧТО.

— Селение там горит. — глухо ответил волхв: — Ахейское селение… Вот и к ним горе пришло. Надо схоронится, дозор выслать, разведать, что к чему. Зугур, пойдешь?

— И я, дяденька! — Луня дернул волхва за рукав, посмотрел на вагаса: Возьмешь, Зугур?

— Возьму. — кивнул тот, развязывая тесемки, что держали рукоять меча в ножнах, и проверяя — легко ли вынимается клинок.

Разведчики взяли луки, вывернули мехом наружу плащи — грязный, свалявшийся мех мог спрятать человека в лесу, горах или в степи лучше чародейного заклятия. Шык с Фарном затаились в трех сотнях шагов от берега, среди камней и деревьев, в неприметной берложке под изогнутым, замшелым стволом южного дерева, волхв провел три дальних обережных круга — на всякий случай. Уговорились, что к вечеру Луня с Зугуром должны вернуться.

До скал, из-за которых поднимались дымы, разведчики добрались еще до полудня, но долго ползали меж каменных глыб, стараясь незамеченными подобраться поближе. Наконец Луне посчастливилось найти ложбинку, заросшую колючими кустами, по которой они с Зугуром и выползли на гребень скалы, увидев, наконец, горящие селение ахеев.

Селение было небольшим — три-четыре десятка плетеных из сучьев и виноградных лозы хижин, загоны для коз, хранилища для зерна. Горели почти все постройки, там и сям виднелись мечущиеся между пожарищ остророгие козы. На большой площадке посреди селения лежали вповалку трупы ахеев, все больше женщины и дети, около сотни. Вокруг крутились на конях низкорослые люди с пиками и топорами. Часть из них, спешившись, рыскала с факелами меж еще целых хижин, поджигая сухие кровли. Кто-то тащил мешки и тюки с немудреным ахейским скарбом — грузить на стоящие у окраины селения телеги. Рядом топталась колонна связанных попарно мужчин, нагих, с мешками на головах. Потом их погнали прочь из селения.

— Рабы. — коротко бросил Зугур. И тут внимание разведчиков привлекли крики и хохот, доносящиеся от одной из хижин. Там трое находчиков возились с истошно вопившей ахейкой.

— Не смотри туда! — сурово приказал Зугур Луне: — Счету обучен? Попробуй сосчитать этих… что напали.

Луня начал считать, но глаза его против воли всякий раз возвращались к насильникам — Луня уже понял, что трое мужчин насилуют побежденную, грубо теша свою похоть. Вот, наконец, последний поднялся с распятой на земле женщины, что глухо рыдала, закрываясь руками, что-то сказал своим, все трое захохотали, а потом разом взметнулись три копья, и изнасилованная женщина умерла, разделив судьбу своих сородичей. Луня отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Вот она, мерзкая личина войны, кровавая и поганая…

— Это хуры! — уверенно сказал Зугур: — Уши начали резать, выблядки зуловские! Вот только…

— Что? — прошептал потрясенный всем увиденным Луня.

— Никогда хуры верхом не ездили… Не было такого. Э, поглянь-ка, Луня! А это кто? А?!

На окраине пылающего селения, где нагруженные награбленным возы уже начали вытягиваться в линию, и влекомые волами, втягиваться в узкую лощину, ведущую из селения, среди конных и пеших хуров появился высокий всадник в островерхом бронзовом шлеме, черном кожаном плаще, с длинным мечом на боку. Властным жестом высокий подозвал к себе возящихся с мертвыми ахеями воинов — ко мне, мол, отдал несколько коротких приказов, и хуры, бросив истязать трупы побежденных, последовали вслед за ушедшей колонной рабов и возами. Вскоре в разграбленном селении ахеев никого не осталось…