Мы выходим выпить, и тут я совершаю ошибку, позволив Блейдси позвонить Банти. Интересно было узнать, как подействовал на нее мой разговор. Плохой ход. Даже сидя в баре и видя лишь затылок и покрасневшую шею Блейдси, я понял, что допустил просчет.

Он возвращается совершенно разбитый и подавленный. Голос дрожит.

– Брюс...
– Вздох.
– Думаю, мне надо вернуться. Банти ужасно расстроена, ей опять звонили. Не следовало мне оставлять ее одну.

– Возвращаться? Нет, приятель, это невозможно. Мы же гуляем!

– Ей нужен номер телефона отеля. Она считает, что я в Скарборо. В общем, я вроде как пообещал вернуться.

– Ну уж на хер!

– Не знаю, как быть... Он опускает голову.

Ничего не поделаешь - я кладу руку ему на плечо.

– Вот что я тебе скажу, она испоганила всю твою жизнь.

– Что я ни делаю, все не так, - скулит он.
– Когда я там, то только мешаю, а когда здесь, то получается, что не забочусь... а Крейг только и делает, что смотрит на меня как на врага и слушает это чертово техно. Скажи, Брюс, чего она от меня хочет? Что ей от меня надо?

– Послушай, Блейдси. Я твой друг, а друг всегда поддержит друга. Я скажу тебе, что нужно делать...

– Мне надо вернуться...
– начинает он.

Я смотрю прямо в большие грустные глаза.

– Мы с тобой начинаем большую охоту на блядей. Ты заставишь своего жеребца показать, на что он способен. Мы за-

дадим им такого перца, что они еще долго будут вспоминать некоего Клиффорда Блейдса. А когда вернешься к себе домой, то первым делом устроишь ей хороший чес.
– Я ухмыляюсь и показываю придурку средний палец.
– Засадишь ей по самое не могу. И вот что я тебе скажу, приятель. К тому времени она так изведется, что ее губки расступятся перед тобой, как Красное море перед Моисеем. Будешь каждый день кидать ей по палке.

Я показываю, по какой именно палке, чтоб болван не перепутал.

– Ты действительно думаешь, что мне будет от этого какая-то польза?

– Правила везде одинаковые, - с видом знатока киваю я и поворачиваюсь к бармену.
– Повтори, друг мой.

Хватит! Я не потерплю, чтобы этот прыщ, этот прибитый жизнью неудачник даже заикался о возвращении домой.

Накрашивая глаза, я всегда чувствую, как просыпается тело. Наверное, правы те, кто говорит, что глаза - ворота души. А моя душа очень сексуальная. Невозможно противиться собственной природе. Этому научил меня Брюс. В такие моменты мне хочется трогать себя... Мне нравится ощущать прикосновение шелковой блузки.

Мне нравится...

Голова идет кругом. Как будто рядом Брюс. Скоро.

Пора. Я ухожу, мама.

Скажи Стейси, что я скоро вернусь.

Пока.

Бар такой большой. Идеальное место для наблюдения за людьми. Здесь много тихих уголков, где можно спрятаться, стать незаметной.

Сижу. Одна. Вспоминаю, как в первый раз увидела родителей Брюса. Они были хорошие люди и жили в шахтерском поселке в Мидлотиане. Все было хорошо, пока не появился этот искуситель Скаргил, из-за которого стали распадаться семьи, а люди повернулись друг против друга. Брюс не был на них в обиде, хотя они обошлись с ним очень жестоко и даже оттолкнули его, своего собственного сына. Вот чего добиваются эти люди: чтобы распались семьи. Им плевать, но, по-моему, когда у тебя нет семьи, у тебя нет ничего. И Брюс тоже так считает. Ужасно некстати, что Стейси произнесла те страшные слова, но мы не виним нашу девочку; все дети проходят через такую стадию, когда говорят всякие глупости. А что касается Стейси, то, на мой взгляд, она просто попала в нехорошую компанию в школе.

В любом случае выгляжу я на все сто; это видно хотя бы по тому, как пялится на меня парень за стойкой. Знаю, он чувствует то же самое. Что ж, смотри, но не трогай, приятель! У меня туфельки на каблуках, на мне та шелковая блузка и плиссированная юбка. Я ловлю свое отражение в зеркале. Неплохо, Кэрол. Неплохо.

Я знаю, о чем они думают: одинокая женщина в баре и все такое. Они думают, что я проститутка, что меня легко снять. Ну и пусть думают. Пусть думают, воображают, мечтают.

Они хотят меня.

Все эти мужчины, они хотят Кэрол Робертсон.

А получить меня может только один, хотя если он пожелает, чтобы я отдалась другому, я это сделаю, но только ради него. А он никогда не захочет, чтобы я досталась кому-то из тех, кто сидит в этом баре.

Я сделала то, что хотела, и теперь ухожу. Ухожу к дочери. Я хорошая мать и хорошая жена.

Все смотрят на меня, когда я иду к выходу. Я сделала, что хотела.

Я на улице. Что-то с глазами. Вывески, рекламы - все расплывается, как будто слова написаны на иностранном языке. Я не чувствую себя в безопасности здесь. Надо вернуться туда, где я чувствую себя в безопасности.

Утро начинается с робкого стука в дверь - это Блейдси. Спрашивает, не хочу ли я спуститься и позавтракать.

– Да, неплохо бы, но вот что я тебе скажу, Блейдси: не собираюсь жрать это дерьмо, которое называется континентальным завтраком. Ветчина, сыр и булочки? Ну уж нет. На Хаарлемервеге есть британское кафе. Пошли туда.

Мы идем по Зингелю, чувствуя, как бодрящий ветерок срывает с лица утреннюю паутину. Заваливаем в «Барни брекфэст бар». Здесь полным-полно долбаных студентов и прочей швали с пустыми карманами, так что я с удовольствием помахиваю пачкой денег, делая заказ: бекон, яичница, сосиски, помидоры, грибы, кровяную колбасу, тосты и чай.