Женщины приходили уговаривать Канду — пусть идет к колдуну. Они не

хотят из-за нее терпеть несчастье. Канда плакала. Ао с копьем в руке стоял

перед шалашом и грозил каждому, кто подойдет.

Через день пришло известие: колдун требует в жены не только Канду, но

и Баллу.

Ни та, ни другая и слышать не хотели об этом. Но женщины ворчали и

сердито поглядывали на красавиц. Матери пошли разговаривать с Каху. Мать

матерей взяла из костра горящую ветку и обошла с ней вокруг землянок. Это

немного успокоило взволнованные умы. Но скоро страхи возобновились.

В поселке начали хворать люди, особенно дети. Каждое лето дети

болели. В этом не было ничего удивительного. Но в этом году болезнь была

особенно злой. Тяжело заболел и умер один из стариков. С каждым днем

становилось все теплее и теплее. Тучи мух и мошек вились над поселком.

Отбросы были тем местом, где они плодились. Мух становилось все больше и

больше, они носились повсюду, быстро распространяя заразу.

В один из пасмурных дней Ао, Волчья Ноздря, Уа, Калли и Улла

вернулись с удачной охоты. Они принесли молодого олененка, разрезанного на

куски. Но, к их удивлению, никто их не встретил. В охотничьей землянке

нашли они товарищей. Остальные охотники тоже вернулись с хорошей добычей.

И старики и дети были сыты, но не было ни у кого обычного в этих

случаях веселья.

Все женщины собрались в землянке Уаммы. На полу посреди жилья сидели

с каменными лицами Огга, Уамма и другие женщины. Перед ними была вырыта

продолговатая неглубокая ямка. Свежая земля, откинутая в сторону, лежала

рыхлым валом.

У стены сидели другие матери и молча глядели на два меховых свертка

на дне могилки.

В это утро умерли девочка и мальчик — сын Уаммы и дочь Огги.

Трупики положили рядом и начали засыпать землей. Могилка была так

мелка, что детские тела покрылись только тонким слоем земли.

Вместе с ними закопали берестяную чашку с орехами, заботливо положили

рядом круглый камень — разбивать скорлупу. Поставили деревянную миску с

водой. Когда тени умерших захотят пить, они смогут это сделать, не выходя

из могилы.

Прежде чем положить детей в могилу, Уамма сняла ожерелье и надела его

на шею своему Лаллу.

Три старухи сидели над могилкой. Это были Мать матерей Каху и еще

две.

Каху сидела, скрючившись, на земле, и старческие губы ее шевелились.

Она бормотала невнятные слова. Одна из старух держала пук можжевеловых

веток. Время от времени она протягивала одну из них к очагу. Ветка

вспыхивала, и старуха передавала запылавшую хвою Каху. Та махала веточкой

над могилкой, и ароматный запах горящего можжевельника распространялся по

землянке. Когда ветка сгорала, Каху кивала, и та же старуха зажигала новую

ветку, а другая высыпала из мешочка горсть серых угольков. Каху кидала их

на могилку и пришлепывала ладонью к земле. Крючковатый нос ее почти

упирался в подбородок, седые космы спадали по плечам.

Потом Каху обошла вокруг землянки и окурила ее можжевельником.

Вдруг раздался тоненький голосок Уззы, восьмилетней дочки толстой

Огги.

— А зачем их зарыли? — Она показала пальцем на свежую могилку.

— Им там будет лучше, — сказала Огга. — Они будут жить под землей.

— Под землей темно, — сказала Узза.

— Они пойдут туда, где живут тени, — прошамкала старуха, которая

зажигала можжевельник.

— А зачем? — приставала Узза.

— Как — зачем? Они умерли, а теням куда же деваться? Вот ты спишь, а

тень твоя ходит. Так и они. Они спят в могилке, а тени будут жить.

Нехорошо, когда тень мертвого по земле ходит.

— А отчего им у нас не жить? — продолжала неугомонная Узза. — Мы бы с

ними играли. Или в лес пошли бы за ягодами.

— Глупая! Если тень будет ходить по земле, люди будут пугаться.

Заболеть даже можно, если встретишь. Пусть себе ходят под землей. Там

такие же есть леса, и речки, и травка. Там им будет хорошо.

Дети окружили старуху и стали спрашивать, что такое тени.

— Тень — такой же человек, только вроде дыма. Сейчас, в полдень,