В обители Георгия СвятогоЗдесь иноки нашли себе приют,Но по ночам на мысе диком сноваКолонны храма белого встают —Языческие призраки былого,И волны гимн торжественный поют...Там я бродил, и сердце грустью ныло,А колокол вдали звучал уныло.
XCVIII
О, боги древности, я чуял вас,Когда в безмолвной и печальной тризнеСюда ваш рой слетал в предзвездный час:Казалось мне, – в иной далекой жизниЯ с вами здесь бывал уже не разИ ныне вновь пришел к моей отчизне;С виденьями богов наединеИ сладостно, и страшно было мне...
XCIХ
Обвеян прелестью твоей, Эллада,В какие был я думы погружен,Чему душа была безумно рада,Когда горел полдневный небосклонИ волн дышала вечная прохладаНа высоте меж греческих колоннТой полукруглой маленькой верандыНад рощами тенистой Ореанды.
С
Там я любил по целым дням мечтать:В благоуханье мяты и шафранаИ в яркости твоей, морская гладь,И в бледной дымке знойного тумана, —Во всей природе южной – благодатьВеликого языческого Пана.О, древний бог, под сенью рощ твоихСложил я первый неумелый стих.
CI
Но долго я скрывал подруги тайной,Стыдливой Музы, нежные грехи:Хромой сонет о бледной розе чайнойВосторженной был полон чепухи.Но, музыкою рифм необычайнойЯ упивался: глупые стихиКазались мне пределом совершенства,И я над ними плакал от блаженства.
CII
Я Пушкину бесстыдно подражал,Но, ослеплен туманом романтизма,В «Онегине» я только рифм искал:Нужна была мне сказочная призма —Луна и пурпур зорь, и груды скал;Мятежный Пушкин, полный байронизмаИ пышных грез, мне нравился тогда,Каким он был в двадцатые года.
CIII
Я пел коварных дев, красы ЭдемаИ соловья над розой при луне,И лучшую из тайных роз гарема,Тебя, которой бредил я во снеИ наяву, о, милая Зарема.Стихи журчали, и казалось мне,Что мой напев был полон неги райской,Как лепет твой, фонтан Бахчисарайский!
CIV
Я не люблю родных моих, друзьяМне чужды, брак – тяжелая обуза.В томительной пустыне бытияГонимая отверженная Муза —Единственная спутница моя.И более надежного союзаНет на земле: с младенчества храня,Она, как мать, лелеяла меня.
CV
Не ведали мы с нею шумной славы,Но в дни унынья ты была со мной,Богиня кроткая, в тени дубравыИли у вод, объятых тишиной,Где сонные благоухают травы,Ждала меня с улыбкой неземной,Таинственною прелестью дышалаИ ласкою невинной утешала.
CVI
И был в чертах прекрасного лицаГлубокий след божественной печали.Лавровой тенью гордого венцаТвоей главы друзья не увенчали.Ты слышала и брань и суд глупца,Сообщников немногих мы встречали.Но, совершая долг своим путем,Всегда мы шли и до конца пойдем.
СVII
С тобой не страшен ночи мрак беззвездный:Направь мои неверные стопы.Над пропастью цветы тебе любезны,Растущие не на путях толпы,И ты ведешь меня по краю бездныНа узкие необщие тропы,Откуда виден отблеск на вершинахЗари, еще неведомой в долинах.
CVIII
Пусть годы память обо мне сотрут,Слезой умильной юноши и девыНе осветят мой незаметный труд,Пусть не дано взошедшие посевыОчам моим увидеть и замрутБез отклика негромкие напевы:Я сердцем чист, я делал все, что мог, —Тебя, о, Муза, оправдает Бог.
CIX
Мы не нашли в сердцах людей ответа,Но только бы он до конца горел,Огонь, которым жизнь моя согрета, —Недаром я любил, страдал и пел.Благословен святой удел поэта,Благословен изгнанников удел,Мой угол бедный, тихая лампада —Моих ночей и тайных слез отрада.
СХ
Когда я с Музой начинал мой путьИ ждал победы, дерзостен и молод,Как страшно было в Лете потонуть,Как мучил славы ненасытный голод!Но в тридцать лет ровнее дышит грудь,Сулит покой нам Леты вечный холод:Отрада есть в ее ночной волне, —В молчании, в забвенье, в тишине...
CXI
А может быть и то: под слоем пылиМеж тех, чьи книги только мышь грызет,Кого давно на чердаке забыли,Историк важный и меня найдетИ песнь мою о стародавней былиС улыбкою внимательной прочтет,И гордую в изгнании суровомПомянет Музу нашу добрым словом.
CXII
Теперь с тобой прощаясь, мы почтим,Богиня, ту, что тихо спит во гробе,Кто ангелом-хранителем твоимБыла во мраке, холоде и злобе.Возлюбленную тень благословим:Вы были мне заступницами обе,И верую, что в час последний вновьМеня спасет великая любовь.
