И он ничего не сказал Говорящему-с-Царицей, решив дождаться следующего «дежурства».

... – Не хочу, – глядя на Хофру все тем же бессмысленным взглядом, медленно произнесла сущность.

Кровь вмиг отлила от сердца: шел ведь с надеждой, что происшедшее больше не повторится! И что?

Прислонившись к стене, сущность указывала пальцем на миску с куском сырого мяса. Его наверняка оставил Говорящий, когда наведывался в прошлый раз.

«Любопытно, а ему она ничего подобного не говорила?» – медленно, ленивой рыбиной, проплыла запоздалая мысль.

– Убери, – потребовала сущность, – я больше не буду есть то, что приносит старик.

«Всевеликая Селкирет! И говорит-то как складно! И как же быстро она этому научилась...» – Хофру вдруг стало жутко. Оттого, что сущность, оставаясь сущностью, слишком стремительно обретала черты обычной серкт... Вернее, не совсем обычной – а двойника Царицы.

– Х-хорошо, – заикаясь, ответил он, – а чего ты тогда хочешь?

– Принеси мне хлеба и молока, – с пугающе-неподвижным лицом потребовала она.

Хофру поежился.

– Ты никогда не видела молока. Откуда тебе о нем известно?

– Она пьет молоко, козье молоко, – с неожиданной ненавистью в голосе сказала сущность, – мне известно все, что известно ей.

«Нам придется убить пленницу», – с внезапной обреченностью подумал Хофру, – «ведь она перестает быть созданием безумным. Она становится настоящей... Настоящей серкт».

– Хорошо. Я принесу тебе все, о чем ты просишь, – покорно сказал он, – может быть, ты желаешь еще чего-нибудь?

– Одежду, – последовал немедленный ответ, – хорошую одежду.

– Твое пожелание будет выполнено, – холодея внутри, согласился жрец. Дела оборачивались куда хуже, чем мог ожидать Говорящий.

Сущность, до этого прилепившаяся спиной к стене, шагнула вперед. К Хофру.

– Старик меня ненавидит, – чеканя каждое слово, произнесла она, – ты боишься. Я не понимаю, почему он меня так ненавидит? Ведь это я, я должна ненавидеть! Почему она все эти годы была живой, а я мучилась за стеклянными гранями зеркал?!!

Он попятился, но сущность оказалась слишком быстрой, словно молния, несущая смерть. Шею жреца обвили тонкие и горячие руки, девичья головка покорно склонилась на грудь.

«Беги, Хофру, беги!» – надрывался внутренний голос.

А Хофру, вместо того, чтобы отбросить от себя иррациональную сущность Царицы, начал бестолково гладить ее по мягким волосам, по плечам, по узкой, вздрагивающей спине.

Сущность рыдала, вцепившись в его жреческое одеяние, и он совершенно не знал, как ее успокоить. А на самом донышке души зашевелились воспоминания – о других руках, и другом лице… Воспоминания, от которых было бы хорошо избавиться раз и навсегда. Воспоминания, которые кружили вокруг подобно назойливой мухе, и каждый раз возвращались, проворачивая стилет в так и не зажившей ране…

Говорящему он так ничего и не сказал.

Оставалась крошечная, но все же надежда, что старик и сам все поймет, и тогда... Он, Хофру, не будет думать о том, что предал – и кого? Несчастную, запертую в башне девчонку. Птицу, лишенную крыльев и обреченную на вечное существование взаперти.

Перед Говорящим она по-прежнему вела себя как безумная, и роль свою играла столь мастерски, что старик с каждым днем все больше и больше верил в собственное могущество.

А вот с Хофру все получалось иначе.

Ему сущность открыла свое имя – естественно, оно оказалось Териклес. Как имя второй половины целого, восседающей на троне.

С ним она беседовала о вечном поиске народа серкт, и о Вратах Ста Миров, и о ледяной пирамиде, и о ключе, который, по словам Говорящего, должен был находиться в одном мире с Вратами. Сущность, выбравшаяся из зазеркалья, знала все то, что могла знать ее царствующая сестрица.

– Хочешь, скажу, почему старик меня заточил в эту башню? – однажды поинтересовалась Териклес настолько игривым тоном, что Хофру, копающийся в мешке с провиантом, вздрогнул и поднял глаза.

Она улыбалась, глядя на него сверху вниз, обхватив себя руками за плечи и мягко перекатываясь с пятки на носок. Простое белое платье, покроем напоминающее мешок с дырками для головы и рук, доходило ей до щиколоток и всего на два пальца было длиннее распущенных медных волос.

– Так положено, – смутившись, ответил Хофру, – я не могу этого отменить. И даже не проси.

– Ну... и что он тебе сказал? – Териклес опуститась на корточки, так что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом жреца.