После одной из утренних служб к Хофру подошла молодая женщина из круга нобелиата и, опустив глаза, призналась:

– Мне нужна твоя помощь, жрец.

– Я буду возносить за тебя молитвы Селкирет, – поспешно заверил он, – иди, и ни о чем не беспокойся. Скажи только свое имя.

– Нет... – она покачала головой, и по безмятежному личику молнией прошлась судорога боли, – я боюсь, что мне не помогут твои молитвы.

– Если ты сомневаешься в моих силах, тебе следует побеседовать с Говорящим-с-Царицей.

И он повернулся, чтобы уйти, но женщина схватила его за рукав.

– Постой, пожалуйста! Дело в том, что каждую ночь... Ко мне приходит божественная.

Внезапно стало холодно. Очень. Как будто жрец вновь стоял перед пирамидой, и злой морозец норовил забраться за пазуху.

Хофру стиснул кулаки в длинных рукавах одеяния, кое-как унял внезапную дрожь.

– И?..

– Она просит, чтобы я пришла за ней в башню Могущества.

… Словно ледышку под сердце сунули. Так вот чем решила заняться сущность!

Пока тело ее продолжало сидеть в башне, астральная составляющая – которая, как известно, есть у каждого серкт – пыталась найти того, кто бы помог обрести свободу.

– Это всего лишь сны, благородная дочь Селкирет, – поспешно заверил Хофру, – зачем Царице просить тебя об этом? Наша правительница восседает на троне, и ты можешь лицезреть ее почти каждый день.

– Да, но...

Хофру доверительно склонился к ее уху.

– Сны – это путешествие твоего духа в беспокойном море астрала. Не стоит доверять всем миражам, которые тебе встречаются… И которые, между прочим, могут быть созданы нашими врагами, теми, кто остался здесь после постройки башни.

– Но разве у серкт еще есть враги в этом мире? – она наивно смотрела на жреца.

В то мгновение Хофру почти возненавидел своего родителя, который пожертвовал сына «для службы Селкирет» и тем самым играючи растоптал саму мысль о безбедном и беззаботном существовании ребенка.

Конечно же, враги были. Слабые, обескровленные войной – но все же… были. Десятки смертных по-прежнему оставались заперты в подземельях Храма и Дворца, и тысячи карликов разгуливали на востоке материка, то и дело просачиваясь на законные земли серкт, и даже… в столицу. Головная боль для стражей, вечная забота жрецов. И только нобели, завернувшись в белоснежные покрывала, предпочитали оставаться глухими и слепыми…

– Враги всегда есть, – он позволил себе скупую улыбку.

Казалось, женщина успокоилась... Но Хофру был далек от покоя.

– Что ты задумала? – он раз за разом склонялся к замершей на полу сущности, – что? Что?! Что?!!

Но она молчала, по-прежнему глядя сквозь своего тюремщика.

– Я вынужден просить Говорящего, чтобы он тебя уничтожил, – наконец прошептал он в неподвижное девичье лицо.

Ресницы сущности дрогнули, и она, словно очнувшись, воззрилась на Хофру.

– Не заставляй меня разочаровываться в тебе, жрец, – нежно произнесла Териклес, – если бы Говорящий мог меня уничтожить, он уже давно бы это сделал.

– А если я… сам всажу нож тебе в сердце?

– Но ты не знаешь, к чему это может привести, верно? – она подмигнула, – не забывай, кто я. Все может поломаться, Хофру. Все!

Но, невзирая на браваду, она испугалась.

Испугалась – и начала действовать, так, как планировала.

Вечером Хофру пришел в башню и увидел ту самую женщину, которая подходила к нему.

Женщина была мертва. Словно белый мотылек, чьим крылышкам уже никогда не встречать солнца. В ее сведенных предсмертной судорогой пальцах было зажато круглое серебряное зеркало.

Сущность исчезла.

– Териклес!.. – он выскочил из черного зева башни, в густые и душные сумерки.

В голове тяжелым молотом бухала только одна-единственная мысль – может, еще есть время что-то изменить? Говорящий был уверен, что она не сможет самостоятельно покинуть башню... А вдруг он ошибался? А вдруг просто лгал?!!

Хофру, задыхаясь, огляделся: в подступающей ночи стыла громада храма, напротив тускло белел дворец. И, естественно, ни следа сущности.

«Всевеликая мать, помоги! Куда она могла отправиться?»

Под сердцем кольнула догадка – ну конечно же, во Дворец! Куда еще могла собраться «неразумная» половина Царицы?

Хофру метнулся было к храму – разбудить Говорящего – но тут же осознал, что время стремительно истекает. Если еще не истекло.

И потому он побежал ко входу во Дворец, отбрасывая капюшон, совершенно позабыв о той маске надменности, которую всякий уважающий себя жрец должен был демонстрировать стражам...

– Пропустите! Быстрее, во имя Селкирет!