Было ли это то же, что раньше увидел Тау? Такое же быстрое движение у каменного столба? Но если это так, то к чему вопрос о цвете? Вот опять! И теперь, сосредоточив все свое внимание на подозрительном месте, землянин выделил очертания головы, настолько гротескной, что она скорее походила на колдовское творение Ламбрило. Если бы Дэйн не видел в книгах капитана Джелико нечто подобное, то он решил бы, что у него с глазами что-то происходит. Эта голова своей формой напоминала пулю, украшенную выступающими шипообразными ушами, верхушка которых с пучками волос сильно выступала вверх. Над впалыми щеками глубоко сидели круглые глаза. Рот напоминал свиное рыло, из которого высовывался розовый язык. Окраска этой фантастической головы была очень близка к цвету скалы, на которой она находилась.

Это была, вне сомнений, скальная обезьяна, которая следила за их маленьким лагерем. Дэйн слышал истории об этих полуразумных животных — самых разумных из всех туземных существ Хатки. Во всех историях говорилось об их исключительно агрессивном поведении. Дэйн испугался — эта обезьяна могла быть передовым разведчиком целой стаи, а стая скальных обезьян, если она появляется неожиданно, является тяжелым врагом.

Азаки зашевелился и сел, а эта круглая голова наверху повернулась, следя за каждым движением главного лесничего.

— Выше… у скалы–пальца… — сказал Дэйн почти шепотом.

Мускулы на плечах хатканца напряглись, и Дэйн понял, что Азаки услышал его и понял. Только если Азаки и заметил скальную обезьяну, то ничем не выдал этого. Он легко поднялся на ноги и при этом незаметно дотронулся до Нумани, после чего тренированный хатканец мгновенно проснулся. Дэйн скользнул рукой вдоль ствола дерева и коснулся Джелико, серые глаза которого моментально открылись. Азаки нагнулся за своим игольчатым ружьем, а затем повернулся и выстрелил в одном связанном движении. Это был самый быстрый выстрел из всех, которые когда-либо видел Дэйн. Фантастическая голова, в какой-то степени непристойная в своем сходстве с человеческой, от этого выстрела вскинулась и мертвая обезьяна, безвольно кувыркаясь, упала со скалы.

Хотя скальная обезьяна и не успела крикнуть, сверху раздался крик — кашляющее, горловое сплевывание, и по крутому склону запрыгал круглый белый шар. Докатившись до мертвой обезьяны, он взлетел в воздух и, упав через несколько футов на землю, развалился.

— Назад! — одной рукой Азаки послал Джелико, своего ближайшего соседа обратно в джунгли, а затем полил остатки шара потоком игольчатых лучей.

Послышался резкий мелодичный звук и красные пылинки, яркие, как литая медь, поднялись в воздух на крыльях, машущих слишком быстро, чтобы быть видимыми. Это были огненные осы. Соломки гнезда сгорели без остатка, но низкий игольчатый луч не мог остановить вышедшую из гнезда ядовитую армию, жаждущую добраться до любого теплокровного существа поблизости. Люди, натирая влажной землей свои тела, забились в кусты, стараясь спрятаться в густой растительности. Как будто горячий огонь, куда худший, чем при пытке лучинками, перенесенной Дэйном прошлой ночью, вонзился в его плечи. Он перекатился на спину, извиваясь всем телом, чтобы убить огненных ос и охладить землей ужаленные места. Крики боли сообщили ему, что он был не единственным страдальцем. Все копали руками влажную землю и натирали ею лица и головы.

— Обезьяны!

Этот предостерегающий крик привел в чувство людей, катающихся от боли по земле. Верные своей природе, скальные обезьяны спускались по склону, прокашливая свой вызов, объявляя этим о своей атаке. И только это предупреждение помогло спастись их предполагаемым жертвам.

Обезьяны приближались неуклюжим бегом в полувыпрямленном положении. Первые две обезьяны, громадины ростом почти в шесть футов, упали под огнем игольчатого ружья Азаки, но третья, отклонившись влево, избежала их участи и очутилась прямо перед Дэйном. Тот выхватил свое силовое лезвие. Свиное рыло обезьяны широко открылось, показывая зеленоватые клыки. От ужасного зловония, исходящего от тела животного, Дэйн чуть не задохнулся. Когтистая лапа нетерпеливо царапнула его, скользнув по покрытому грязью телу, как раз тогда, когда он поднял силовое лезвие. Вонючее дыхание коснулось его лица. Он отступил, когда тяжелое тело обезьяны, разрубленное пополам силовым лезвием, навалилось на него.

Откатившись от разрубленного тела и кое-как встав на ноги, Дэйн с ужасом и отвращением увидел, что челюсти чудовища все еще продолжают скрежетать, а лапы двигаться, как бы пытаясь схватить его. Рев бластера — двух бластеров — заглушил крики обезьян и людей. Дэйн поднял лучевое ружье, уперся спиной в ствол дерева и приготовился к сражению. Завидя бегущее с воплем вниз по склону проворное животное, он открыл огонь. Вскоре ни одной из нападавших обезьян не было на ногах, хотя некоторые из них все еще ползли вперед, стараясь добраться до людей.

Дэйн смахнул осу со своей ноги. Он был рад опоре в виде дерева за спиной, так как вид разрубленной обезьяны, запах ее крови, в которой он вымазался по шею, вызывали у него тошноту. Справившись с тошнотой, он выпрямился. К своему удовлетворению, он увидел, что все остальные находятся на ногах и, очевидно, не ранены, но Тау, бросив взгляд на Дэйна, открыл от изумления рот и направился к нему.

— Дэйн, что они с тобой сделали?

Его младший товарищ несколько истерически рассмеялся.

— Не моя… — сказал он и, вытерев пучком травы свои окровавленные бриджи, вышел на освещенное солнцем место.

Нумани привел их к небольшому горному потоку. Чуть пониже миниатюрного водопада нашлось место, где быстрое течение не давало укрытия песчаным червям. Нетерпеливо раздевшись, они вымылись сами и выстирали свою грязную одежду, после чего Тау помог им вытащить жала огненных ос. Он мало что мог сделать, чтобы облегчить боль и предотвратить опухание, пока Азаки не принес местное тростниковоподобное растение. Будучи разделенным на части, оно давало липкую розовую жидкость, похожую на смолу–камедь. Втерев это туземное лекарство себе в кожу и заклеив пластырем раны, они почувствовали себя лучше. Затем измазанные и обклеенные, они, отойдя от потока, нашли для себя расщелину между двумя наклонными скалами, пригодную для ночлега. Здесь, конечно, не было так уютно, как в пещере, но все же это было укрытие.