Шрифт:
– Но у меня больше нет желания читать книги, – сонно откликнулся Ильверс, – я уже почерпнул из них достаточно, чтобы понять, что я такое. Этого хватит…
…Уломара отвела Золию небольшую комнатку на первом этаже, рядом со странным помещением, которое она называла лабораторией.
В новых апартаментах племянника булочницы прочно обосновались пыль и беспорядок кладовки, но в тот же день два молоденьких служанки вынесли все лишнее, выскребли полы, стены, широкое окно, да так, что все засверкало. Затем, задвинув в угол тяжелый шкаф, конюх магессы, кряхтя и отдуваясь, притащил кровать – большую и добротную, куда с легкостью поместилось бы пять таких мальчишек, как Золий. А простыни были такими, что он вообще усомнился – а можно ли спать на такой роскоши. Происходящее все больше и больше походило на сказочно-красивый сон.
Учеба началась на следующее утро, сразу после завтрака. И тут Золий выяснил одну очень неприятную для себя вещь: оказывается, он не знал и десятой доли того, что должен знать мальчик его возраста, собирающийся стать магом. Уломара повздыхала-повздыхала, и начала втолковывать Золию правила чтения и письма. Засим последовала странная наука под названием «арифметика».
– Без этого – никуда, – строго изрекла магесса, – ты не сможешь организовать ни одного приличного взаимодействия, если останешься неграмотным деревенщиной.
Золюшка поначалу скуксился, но потом ему стало интересно; к тому же, его подогревала мысль о том, что, пройдя путь от обычно мальчика до могущественного мага, он обязательно вызволит Ильверса из той переделки, в которую тот угодил.
Уломара оказалась мудрой наставницей: по прошествии нескольких дней она начала умело подогревать интерес Золия к магии вещей, и получалось это у нее весьма недурственно. Забывая о времени, Золюшка часами мог раскладывать перед собой компоненты заклятий, сравнивая порождаемые силы и порой недоумевая, почему сложенные вместе две лягушачьих лапки и кусочек лазурита начинали светиться голубым, а те же самые две лягушачьи лапки и два кусочка лазурита – уже лиловым.
– Читай больше – и я дам тебе книги, в которых все это написано, – только мурлыкала женщина, – настоящий маг должен уметь самостоятельно добывать знания. Иначе это не маг – а деревенский неуч!
И он опять забывал обо всем, с головой погружаясь в неведомые доселе глубины новых образов и ощущений. Так прошел целый круг большой луны, двадцать дней.
… Беда нагрянула среди бела дня, когда ее меньше всего ждали.
В тот день Уломара и Золий отправились в портняжную лавку, чтобы заказать новое платье для магессы и пару сорочек для него самого. Стоял чудесный весенний денек; от нагретой солнцем земли на клумбах поднимался пар, и каждый булыжник мостовой с удовольствием подставлял округлую спинку горячим лучам. Почки деревьев полопались, выпуская на волю маленькие клейкие листочки, которым стало вдруг тесно; кое-где уже вспухли бутоны.
Пока хозяин лавки и Уломара были заняты снятием мерок, Золий сидел на лавочке и в окно глазел на прохожих. Вот прошагал тощий господин в сопровождении слуги (про себя мальчик обозвал его цаплей). А вот маленькая, аккуратная старушка в белоснежном накрахмаленном чепце. Пронеслась стайка мальчишек-оборванцев.
Золий обернулся на скрип двери; в лавку медленно вошел невысокий мужчина. Одет он был бедно, и Золию показалось это странным – такие не ходят в портняжную лавку. Лицо посетителя мальчишке тоже не очень-то понравилось: вытянутое, похожее на крысиную морду, с глубоко посаженными глазками. Еще более странным показалось поведение незнакомца: вместо того, чтобы позвать кого-нибудь, или ходить, разглядывая и щупая образцы тканей, он остановился посреди лавки и стал шумно нюхать воздух. Длинные костлявые руки беспорядочно то сгибались, то разгибались, словно и не живой это был человек, а кукла, которую кто-то дергает за веревочки.
Под грудиной зашевелился страх. Золий уже и не помнил, когда же ему было в последний раз так страшно. Даже в ту ночь, когда погибла матушка, он чувствовал все по-иному. Тогда была горячая, рвущая душу на части боль – а сейчас… Он понял, что уже давно пора позвать кого-нибудь на помощь, но не мог даже набрать в грудь побольше воздуха.
В этот миг подрагивающая, вся в проплешинах голова мужчины повернулась; он уставился на Золия. По тонким губам скользнул черный язык, и…
– Мама! – завопил в ужасе Золюшка, но из горла выполз сдавленный шепот.
Потому что тело мужчины оплывало, вытягивалось, меняя форму. Удлинилось лицо, вылезли белоснежные зубы-кинжалы; искривился бугром позвоночник, с треском разрывая ветхую одежду. Руки, до сего момента судорожно подергивающиеся, стремительно теряли очертания, присущие рукам человека; теперь уже вместо пальцев прямо из кости лезли огромные когти. И все это время чудовище, не мигая, смотрело на Золия.
«Хаттар, спаси меня!» – взмолился он. Помогло.
По крайней мере, столбняк, овладевший им поначалу, ушел.
И Золий метнулся к проходу, куда незадолго до этого удалился портной и Уломара, вопя во все горло и зовя на помощь. Рыкнув, чудовище метнулось следом.
– Госпожа!!! Госпожа Уломара! – голос срывался на постыдный девчачий визг, но Золию было все равно. Не видя ничего перед собой, он налетел на нее, едва не сбил с ног.
– Там… там…
Но магесса довольно быстро и сама разобралась в происходящем. Рявкнула:
– Вниз!
И тут же дотронулась рукой до своего радужного ожерелья, с которым никогда не расставалась. Золий упал, вжался в холодный пол; в тот же миг над ним мелькнуло что-то большое и серое. Раздался треск, глухой удар падающего тела, исполненный боли рев… Затем последовала ослепительная вспышка – и все стихло.