Мальчишка поднял голову.

Зверь все-таки успел добраться до женщины, наверное, как раз в тот миг, когда она пустила в него молнию. А на полу расползалась громадная черная лужа, и было непонятно, чья это кровь.

В первый миг Золию показалось, что Уломара не дышит. Ее белая, худая рука со скрюченными хищно пальцами безжизненно замерла на дощатом полу; глаза были закрыты. Казалось, неподвижная туша чудовища передавила ее пополам.

Потом магесса шевельнулась, открыла глаза – и судорожно попыталась освободиться.

– Госпожа Уломара!

Золий бросился к телу нелюди, ухватился за мохнатую ногу и потянул на себя, изо всех сил стараясь помочь. Но оборотень оказался на диво тяжелым, и, не вынырни откуда-то из потемков портной, они бы провозились еще долго.

Магесса наконец села на полу, Золий услышал, как с ее губ сорвался болезненный стон – и только теперь заметил, что она зажимает рукой правый бок, а на белоснежной сорочке, в которой Уломара выскочила из примерочной комнаты, стремительно расплывается ярко-красное пятно.

– Великий Хаттар! Да что ж это такое? – хозяин заведения горестно воздел руки к небу, – да вы тяжело ранены, моя госпожа!

Уломара, тяжело и хрипло дыша, окинула его раздраженным взглядом.

– Ничего… Бывало и хуже. Когтями-таки достал…

Она кивком подозвала Золия.

– Знаешь, кто это был, малыш?

И, не дожидаясь ответа, сказала – зло, впечатывая каждое слово в память.

– Оборотень. Темная нелюдь.

Затем, повернув голову к портному, приказала:

– Принеси мне чистое полотно! Или ты будешь ждать, пока я истеку кровью?

Пробормотав что-то невнятное, портной скрылся из виду. Золий стоял, и не знал, что делать: по-хорошему, он должен был помочь Уломаре подняться, как-то унять эти сочащиеся алые капли, вместе с которыми уходит жизнь из тела – но в то же время понимал, что пока что магесса прекрасно управляется и сама, и что тот же самый старик портной – куда лучше сможет ей помочь.

Уломара вдруг усмехнулась.

– Что, напугался?

Золий молча кивнул.

– Н-да… – она замолчала, задумавшись, и – как бы проговаривая мысли вслух, прошептала, – одного не могу понять. Давненько такого не случалось, чтобы темная нелюдь, да в Алларене, да еще и среди бела дня…

И ее темные глаза впились в лицо Золюшке, будто он мог знать ответ на этот вопрос.

– Я уже иду, иду, моя госпожа, – кудахтал портной, семеня по коридору, – сейчас наложим повязку, кровь остановится, и не пройдет и трех дней, как вы будете на ногах!

Магесса устало махнула рукой.

– Оставь. Меня перевяжет мой ученик.

Золий опустил глаза.

Нет, не то, чтобы он боялся вида крови – живя рядом с Дэйлороном, он немало успел повидать и раненных, и убитых… Хорошо помнил запекшуюся рану на теле дорогой матушки, ушедшей к Хаттару. Но как-то все это было не страшно – может быть, потому, что от него самого ничего не зависело. А тут…

Портной покорно вздохнул и вложил полоски чистого полотна в руки Золию.

– А теперь иди, иди, – прошептала магесса, – малыш должен учиться… Должен…

Было видно, что ей с каждым мгновением становится все хуже; лицо обрело землистый оттенок, дыхание участилось – но стало каким-то слабеньким, будто у женщины уже не хватало сил дышать глубоко. Осмысленное выражение ускользало из ее темных глаз, как вода сквозь пальцы.

И Золий, пренебрегая желанием наставницы, шепнул портному:

– Пожалуйста… помогите мне. Я могу не успеть.

Лицо старика причудливо сморщилось; отвернувшись, он быстро провел рукой по щеке.

– Да, малец, да… Давай-ка, мы ее сейчас уложим.

…Уломара пребывала в беспамятстве, когда они управились. Ее уложили на кушетку и укрыли шерстяным пледом.

– Слишком крови много ушло, – недовольно пробурчал портной. Затем, почесав задумчиво коротенькую седую бородку, взглянул на Золия.

– Ну что, малец, беги в дом госпожи, да пусть снарядят повозку… Ей нужен покой, а еще лучше – лекарь. Или маг-целитель…

Золий посмотрел на искореженное шрамом лицо Уломары; оно было безжизненно-спокойным. Слишком много крови…

– Вы… побудете с ней? – уже на пороге спросил Золюшка. Получив вместо ответа утвердительный кивок, шумно захлопнул дверь и помчался к особняку магессы.

Ему бежалось легко; ноги, отталкиваясь от мостовой, были готовы нести его к самому небу. А в висках горячо билось «Быстрее. Только бы успеть.»

Потому что Золюшка боялся за наставницу, от которой видел пока только добро. И ему слишком часто приходилось быть свидетелем того, как слаба и ненадежна человеческая плоть, и как часто хватает пустяковой на вид раны, чтобы отправить человека в сады небесные.