– Вы отворили, по крайней мере?

– Да, господин Ален! Это молодая госпожа в своём автомобиле…

Он возвёл горе полный ужаса взор, втянул голову в плечи, точно с небес посыпался град, и поспешил прочь.

«Вот так переполох! Не худо бы одеться… Глядите-ка, на ней новый костюм…»

Камилла увидела его и без особой поспешности шла прямо к нему. С какой-то весёлой горечью, которую чувствуют порой люди в несчастье, Ален подумал мимоходом: «Надо полагать, обедать приехала…»

Слегка, но искусно подкрашенная, осенившая глаза чёрными ресницами, сверкая зубами из-за разомкнутых чудных уст, она всё же смешалась, когда Ален тронулся навстречу ей, ибо пребывал под защитою витавшего здесь духа, попирал траву под сенью величавых дерев. Камилла смотрела на него глазами нищенки.

– Извини меня, я похож на слишком быстро растущего мальчишку… Но мне кажется, мы не уславливались встретиться утром?

– Нет, просто привезла тебе твой большой набитый битком чемодан.

– Это уже лишнее! – досадливо воскликнул Ален. – Я сегодня же послал бы за ним Эмиля…

– Уж этот Эмиль!.. Я давеча хотела передать ему чемодан, так этот старый дурак пустился наутёк, точно от зачумлённой… Я оставила его у ворот…

Лицо её покраснело от гнева, она прикусила себе щёку. «Многообещающее начало», – подумал Ален.

– Весьма сожалею. Да ты ведь его знаешь… Послушай, – решил он вдруг, – пойдём-ка на бересклетовую поляну, там будет спокойнее, чем в доме.

Он тотчас пожалел о своих словах, ибо бересклетовая поляна – небольшое окружённое подстриженными деревьями и обставленное плетёной мебелью пространство – служила некогда прибежищем для первых тайных поцелуев.

– Подожди, веточки стряхну. Зачем портить такой красивый костюм? Первый раз вижу его на тебе…

– Он совсем новый, – молвила Камилла с глубокой печалью в голосе, словно объявила: «Он умер».

Озираясь, она села бочком. Две круглые арки, одна напротив другой, размыкали кольцо зелени. Алену вспомнилось одно признание Камиллы: «Ты представить себе не можешь, как я робела в твоём чудном саду… Я приходила туда, как деревенская девчонка приходит в парк особняка поиграть с барским сыном. А между тем…» Одним словом она испортила всё, этим «между тем», намекающим на благополучие фирмы по производству машин для выжимания белья сравнительно с приходящим в упадок делом семейства Ампара.

Он заметил, что Камилла не сняла перчатки. «Ну, эта предосторожность против неё же и оборачивается… Не будь перчаток, я, может быть, и не вспомнил бы о её руках, о том, что они сделали… А, наконец-то! Наконец начинает закипать гнев! – подумал он, прислушиваясь к ударам сердца. – Долго же я раскачивался!»

– Ну так как? – начала Камилла невесёлым голосом. – Что поделываешь? Может быть, ты ещё хорошенько не обдумал?..

– Обдумал, – возразил Ален.

– Вот как!

– Да. Я не могу вернуться.

– Я прекрасно понимаю, что толковать об этом сегодня нет смысла…

– Я не хочу возвращаться.

– Совсем? Никогда?

Он пожал плечами.

– Что значит «никогда»? Я не желаю возвращаться. Не теперь, а вообще.

Она напряжённо смотрела ему в лицо, пытаясь отличить правду от лжи, напускное раздражение – от истинного гнева. Он испытывал к ней такое же недоверие. «Сегодня она скромненькая, схожая немного с хорошенькой белошвейкой. Как-то теряется среди зелени. И мы уже успели наговорить друг другу пустых слов…»

Вдали Камилла видела сквозь один из округлых просветов в стене зелени следы «работ» на фасаде дома: новенькое окно, свежеокрашенный навес над ним. Отважно устремляясь навстречу опасности, она объявила вдруг:

– А если бы я ничего не сказала вчера? Если бы ты ничего не узнал?

– Блистательный образец женского хитроумия! – усмехнулся Ален. – Он делает тебе честь!

– Честь? А что честь? – отразила она удар, тряхнув головой. – Семейное счастье часто зависит от чего-то такого, в чём совестно признаться, или от чего-то невысказанного… Мне кажется, что, умолчи я об этом, в сущности, дурном поступке, я лишь укрепила бы наш союз. Видишь ли, я не чувствую в тебе… как бы сказать?

Она искала слово, изображая его смысл крепко сплетёнными руками. «Напрасно она выставляет руки напоказ, – мстительно подумал Ален. – Руки, совершившие казнь…»

– Короче, ты мне совсем не единомышленник, – нашлась наконец Камилла. – Разве я не права?

Поражённый, он мысленно признал её правоту, но ничего не сказал. Тогда Камилла повторила столь знакомым ему жалобным голосом:

– Я не права, злюка, не права?

– Но послушай! – вспылил он. – Речь ведь не об этом. Единственное, что имеет для меня значение – значение в отношении тебя, – так это знать, что ты сожалеешь о своём поступке, что только о нём и думаешь, что он приводит тебя в ужас… Словом, что ты испытываешь угрызения совести, понимаешь? Ведь раскаиваются же люди!