В феврале 1809 г. В. фон Гумбольдт был назначен на должность директора департамента образования в министерстве внутренних дел Пруссии и в течение 16 месяцев своего пребывания на этом посту успел заложить основы всей новой образовательной системы государства: от начальных школ, гимназий до высшей ступени – нового университета. Как уже говорилось, благодаря сочетанию ряда факторов, идея открытия в столице Пруссии «высшего научного учреждения» витала тогда в воздухе. Его проекты выдвигали многие: так, например, предшественнику Гумбольдта в должности, К. Ф. Бейме, это учреждение представлялось родом «сверхуниверситета», который должен заниматься подготовкой высших государственных чиновников из лучших выпускников всех остальных университетов. Заметно сказывалось и противостояние немецкой и французской образовательных моделей: такие государственные деятели Пруссии начала XIX в., как, например, Ю. фон Массов, склонялись к заимствованию французского пути в организации народного просвещения, который бы положил конец немецким университетам, этим, по определению Массова, «чудовищным сросткам разных школ». [1188]

Все же обсуждение проектов «высшего научного учреждения» в Берлине показало, что большинство авторов видели его именно в форме университета, однако лишенного всех прежних «цеховых предрассудков». Развернутый план (deduzierter Plan einer zu Berlin zu errichtenden h"ohern Lehranstalt), важный в свете дальнейшего решения судьбы Берлинского университета, представил И. Г. Фихте, назначенный его первым ректором. Впрочем, в этом проекте система университетского преподавания и организации оказалась весьма деформированной, поскольку представлялась в полном соответствии с философской системой самого Фихте, далеко отрывая проект от возможности его практической реализации. Но почти одновременно с планом Фихте в 1808–1809 гг. вышли в свет еще несколько текстов неогуманистов, обосновывавших конкретное воплощение новой университетской идеи, каким оно в конечном итоге и получилось в реформах Гумбольдта. [1189]

Два произведения здесь должны быть названы в первую очередь: это вновь, как и у Шеллинга, написанное в форме лекций программное сочинение его друга, профессора из Галле Г. Штеффенса «Об идее университета», а также «Размышления об университетах в немецком смысле», принадлежащие перу замечательного философа и теолога, который позднее возглавил богословский факультет Берлинского университета, Ф. Шлейермахера.

Оба произведения свободно используют новую научную методологию, в предложениях по структуре университета опираясь на названные выше работы Канта и Шеллинга. К этому в них добавляются и другие анализируемые проблемы, из которых главная – взаимосвязь университета, науки, с одной стороны, и государства, с другой. И Штеффенс, и Шлейермахер не сомневаются в действенности государственной поддержки науки, что уже продемонстрировали «модернизированные» университеты, однако подчеркивают необходимость предоставления ученым относительной свободы, выступают против вмешательства государства в сам научный процесс. Особенно четко эти мысли выражены у Штеффенса, который пишет о том, что задача государства заключается в том, чтобы организовывать, помогать развитию университетов, а затем – терпеть их свободу. [1190]

В условиях, когда целесообразность университетов была поставлена под сомнение, оба автора подчеркивали, что подлинное, неиспорченное злоупотреблениями назначение университетов сохранилось именно в немецкой истории. Назвав свое произведение «Размышлениями об университетах в немецком смысле», Шлейермахер первым в публицистике остановился на описании университетских свобод – преподавания для профессоров и обучения для студентов – как неотъемлемых составляющих немецкого университета. «Истинный дух университета состоит в том, чтобы внутри каждого факультета могла царить как можно большая свобода… Предписывать профессору, что он в установленное время из года в год должен повторять одно и то же, означает настраивать его против собственного же занятия, а также брать на себя вину в том, что его талант тем скорее увянет. Конечно, следует позаботиться о том, чтобы в течение такого промежутка времени, какой обычно проводят в университетах, все существенное из каждой области действительно бы читалось. Но если только присутствует надлежащий полный состав преподавателей в своих областях, то в этом не будет трудностей. Указание же каждому преподавать свой особенный предмет должно быть как можно менее формализованным и более гибким, так что два преподавателя без дальних толков могли бы обмениваться обязательствами, которые им были поручены. Итак, каждому будет сохранена свобода, и целое тем самым не пострадает, но выиграет».

Зафиксировав, таким образом, необходимость развития «свободного духа» среди профессоров, Шлейермахер те же начала усматривал и в студенческой организации университета. «Свобода студентов, которой они в сравнении с выпускающей их школой пользуются в университете, заключена преимущественно в отношении их умственной деятельности. В университете студенты не подчинены никакому принуждению, никто их не подгоняет, но и ничто от них не закрыто. Никто не приказывает им посещать ту или иную лекцию, никто не может им сделать упрек, если они это делают неаккуратно или совсем прекращают посещение. Над всеми их занятиями нет никакого иного контроля, кроме того, который они сами добровольно предоставляют своему преподавателю. Они знают, что от них будет потребовано, когда они покинут университет, и какие экзамены им предстоят, но с каким рвением они захотят готовиться к этой цели и как его равномерно или неравномерно распределить, это остается полностью на их собственном усмотрении. Университет заботится лишь о том, чтобы им хватало вспомогательных средств для более глубокого усвоения учебы, однако насколько хорошо или плохо они ими пользуются, об этом (хоть такое и заметно) непосредственно все-таки никто не дает отчета».

По мнению Шлейермахера, такой организации учебы несправедливо бросать упрек в том, что она позволяет молодым людям «безответственно и без пользы для себя тратить лучшее время своей жизни». Напротив, писал он, она нужна потому, что «целью университета является не учеба сама по себе и ради самой себя, но познание, и здесь не только наполняется память и обогащается ум, но в юношах должна возбуждаться, если это только возможно, совсем новая жизнь, высший, истинно научный дух. А это уж никак не удастся по принуждению; такую попытку можно предпринять только в атмосфере полной свободы духа». При этом возможность такого преображения учащегося юношества под действием науки Шлейермахер связывал именно с национальными особенностями немецкого характера. «Эта часть студенческой свободы зависит от нашего национального воззрения на достоинство науки, и нам было бы невозможно иначе обращаться с теми, кому мы предназначили стать обладателями этих знаний». [1191]

Немаловажно и то, что, выдвигая свои программы, и Штеффенс, и Шлейермахер в качестве «высшего научного учреждения», вмещающего в себя новые идеи, которые они отстаивали, представляли именно университет, несмотря на всю ту критику, которую его старая корпоративная модель выдержала в эпоху Просвещения. Вопреки распространявшему французскими просветителями мнению, что университет есть «гнилой на корню» остаток старого режима, представители неогуманизма видели для университетов будущее – в возвращении к их исконному «немецкому смыслу», в превращении их в свободные «республики духа». Напротив, направление специализации высшей школы, предложенное Францией, по мнению Шлейермахера, совершенно противоречило этому немецкому смыслу образования, и там, где на месте университетов возникают профессиональные училища, происходит шаг назад в науке и «усыпление духа».

Обобщая сказанное об идейном пространстве, в котором зарождался Берлинский университет, следует еще раз подчеркнуть, что основание нового университета получало свое воплощение в присутствии целого поля новых мнений о роли науки и образования в обществе и государстве.

В русле этих мыслей лежали и основные направления реформ В. фон Гумбольдта. Главный выбор им также был сделан в пользу «немецкого университета», но для того, чтобы получить на это одобрение короля, Гумбольдту потребовался огромный политический такт и дипломатические навыки. Так, даже само слово «университет» ему приходилось употреблять с осторожностью – например, в собственном проекте, представленном королю в апреле 1809 г., Гумбольдт пользовался термином «учебное заведение», упирая, таким образом, не на корпоративную природу университета, а на его принадлежность к государственным институтам. [1192] Однако главная заслуга В. фон Гумбольдта как реформатора и ученого заключалась в искусстве соединить философские рассуждения и концепции с конкретной работой по основанию университета, воплотить их в ясные принципы новой организации высшего образования.