Шрифт:
– А ты бы сказал, небось мы не попы!..
– Ты пришли-ка назавтра сынка, я его немного пообрукаю… Он ведь у тебя понятный… на разное мастерство доделистый!..
– Вот еще, да что ты, Спиридон Емельяныч? Несь я ему мать!.. Говори!..
– У тебя, Авдотья Михаловна, по вере понятия мало!..
– Ну-к что, что мало. Может, пойму!.. А и не пойму, так тогда еще подовторишь!..
– Насчет воздержания надо нам установиться.
– Так отчего же, Спиридон Емельяныч, можно!
– Да ты слушай сначала: на каждый день по нашей вере полагается… год. Значит, три года…
– Это что же три года? Вот уж тут не пойму!.. Скоромного не есть, что ли?..
– Я же сказал тебе, Михаловна, что большого разумения по вере у тебя быть не должно, хотя ты и не знаешь щепоти… Чувствуй: Христос тридневно воскрес!..
– Понимаю: тридневно!..
– Поняла, скажем… Теперь: каково нам заповедано эти три дня хранить нерушимыми в жизни нашей и сердце?.. Ведь спаситель был три дня в… смертной плоти!.. Познал плотскую смерть, как и не мы же, грешные, то есть был мертв!..
– Понимаю: иже из мертвых!..
– Отсюда и заповедь: не убивать своей плоти - могий да может!
– а во искупление трех смертных дней спасителя мира искуситься во плоти три года, когда плоть получит венец!..
– У меня, Спиридон, как дым в голове: слушаю тебя, а и, правду ты сказал, мало что понимаю… Наше бабье дело - плакать да бить побольше поклонов, когда страсти читают!..
– Опять же как ты не поймешь, - уже вошел в жар Спиридон Емельяныч, -насчет воздержания надо нам установиться, об нем и идет разговор!..
– Какого, вот я хорошенько в толк не возьму… Пост наложить?..
– Пост тут плевое дело. Три года молодые должны друг друга не трогать… ни персью, ни естеством!..
– Вот оно что… батюшка, Спиридон Емельяныч… не вынести… подумать только - три года!…
– Три года!..
– Может, сколько-нибудь да скостишь?..
– Эко слово: скостить!.. Не в моей воле… Видно, нам с тобой, Авдотья Михаловна, ни до чего так не допеться. Иди-ка ты лучше малину сбирать. Феколка тебе тут наши места покажет! Она у меня - ох, ягодница!..
– Что ты, Спиридон Емельяныч, взъерошился?.. Я ведь по-бабьи сказала… нельзя, так и ладно, - испуганно заспешила Авдотья, оглядываясь по комнате: не слыхал ли кто?..
– Согласна?..
– Ты лучше ведь знаешь, как надо по вере, чтобы все было по уставу да по правде…
– Согласна или нет, тебя последний раз спрашиваю?
– привстал с лавки Спиридон Емельяныч с лицом строгим и непреклонным, с бородой, так и напружившейся вокруг порозовевших его щек.
– Сог… ласна!
– тихо ответила Авдотья и сама привстала.
– Ну, если согласна, сватья, давай становись под икону, положим для крепости начал, а потом об руки стукнем!..
Выкатила Авдотья на Спиридона Емельяныча глупые бабьи глаза и ничего ему больше не сказала, встала под икону. Спиридон бросил ей под ноги подрушник, тонкую подушечку, покрытую сверху парчой и с шелковым подбоем, перекрестился и выбрал себе толстую и длинную, а Авдотье лестовку, какую поменьше… [9]
Долго Авдотья Михайловна и Спиридон Емельяныч молились…
9
9 выбрал себе толстую и длинную, а Авдотье лестовку, какую поменьше…– Лестовками называли кожаные четки раскольников, староверов. По свидетельству А.А.Сечинского, брата писателя, лестовки в Дубровках представляли собой узкий ремешок с выпуклыми делениями. Делений было пятьдесят или сто (Отдел рукописей ИМЛИ, ф.67, оп.3, с.39). О лестовках существовали поговорки, например: "Робкий муж и лестовок боится".
Авдотья во время молитвы одним глазом косила Спиридону Емельянычу в спину и, сжавши тонкие, четко прочерченные губы, думала про него, что такого борового медведя и боровой медведь не переломит: вспомнила она старую историю про Спиридона Емельяныча - был у него один такой случай с медведем!..
В тайне своей бабьей души, далекой от мудрости веры, она решила сама про себя, что ничего путевого и прочного с ее сыном из этой заповеди не выйдет, но что все же Феколка девка им подходящая: не городская шаромыжка и не деревенщина - серая голь!.. Потому-де на деле там будет виднее…
"Никто же, как бог!" - не раз сказала она про себя, кланяясь за Спиридон Емельянычем в землю и глубоко вздыхая - столоверки во время молитвы все часто вздыхают: вот-де, какие мы грешные!
– потом снова внимательно начинала следить за широкой спиной Спиридона, чтобы не пропустить какого поклона, и когда кланяться в землю, и когда только в пояс, потому что сама поклонного устава не знала, а поклоны спутать в молитве нет того хуже: зазря пойдет вся молитва!..
Спиридон же молился истово, с расстановом, как только одни старые столоверы умели молиться, с осанкой клал широкие и большие поклоны: пока рукой грудь обведет! В землю кланялся сразу на оба колена, как конь к воде на крутом берегу, не как мирские: одной ноги не донесет, а уж снова как столб! Читал молитвы ирмоса и псалмы, не глядя на подставку с толстой книгой в кожаном переплете, по краям с медными большими, как засовы у ворот, застежками, так и оставшейся не раскрытой, потому что клал ее Спиридон Емельяныч на подставку для-ради порядку, читать же был не особо горазд и больше брал все по памяти: любой богослужебный чин знал Спиридон Емельяньгч на память до последнего слова!..