Шрифт:
Пошли дети один за другим у Акима, хотя первое время были они всем в немалую радость… Петр Кирилыч, если дома случался, с ребятишками возился за няньку, врал им на печке, что в голову влезет; Мавра круглый день сбивалась с ног со скотиной и зыбкой, а бессловесный Аким тянул и тянул мужичье тягло на горбу… Жили первое время, инда люди дивились…
Потом пошли нелады… Семья у Акима стала расти не по дням, а по часам, стало в избе тесновато и еще теснее в красном углу под божницей за дубовым столом.
*****
Качает Мавра в зыбке благого ребенка - какую ночь напролет ревет и ревет, инда до хрипоты обревелся, и сами у нее слипаются веки.
"И не один ведь обревыш не сдохнет!.." - думает она про себя…
Подумала так и сама испугалась.
"Наверно, брюшко!" Спохватившись, нагнулась она над малюткой, и в это время ударил ей в уши здоровый, раскатистый храп, который, как колеса, катился с полатей, где всегда спал Петр Кирилыч.
"Вот человек зарожден, - в первый раз подумала Мавра, с завистью слушая Петра Кирилычев храп: - В парнях не гулял, жениться не женится и палец о палец не стукнет… не то что мой дурак!"
В стороне, на тесовой кровати спал, как бездыханный, Аким. Одна рука у него свесилась вниз, и в окошко на нее бил полный месяц: будто рука Акима крепко зажала в мозолях месячный луч, переливаясь вздутыми синими жилами и пугая своей худобой.
"Осподи-бог-батюшка, - тихонько говорит Мавра, крестясь на темный образ угодника Миколы в углу, - кожа да кости, куда что девалось! Какой был ведмедь!.. Да и не диво: с утра до темной ночи как на точиле!.."
Залегла с той поры в ней тайная нерушимая злоба на Петра Кирилыча, долго прятала она сначала ее в себе, а потом, когда шестым затяжелела, решила поставить все на своем и Петра Кирилыча от дома отшить…
*****
– Слушай, Аким, - завела она в глубокую полночь однажды разговор после мужниной ласки, - долго так будет?..
– Чего ты еще, Мавра?..
– не понимая, тихо спрашивал Аким.
– "Чего, чего"!.. Кажись бы, и сам мог догадаться!.. Насчет брата!
– Ну!..
– "Ну-ну", как безголовый… На лихву нам, видно, бог послал такого братка… вот что… - шепчет Мавра Акиму под одеялом, - вот про него что добрые люди судачат!..
– Полно, Мавра, не греши, как другие!
– еще тише шепчет Аким.
– Брата язык его губит!
Приподнялся Аким и уставился на полати, где стрекочет сверчок и безмятежно Петр Кирилыч задувает в обе ноздри.
– Это все душегубная кровь… толкает она его от работы и от всякой думы… Добро бы, что приносил…
– Мавра!..
– Да ну тебя - офеня!.. Офеня и есть!.. [1]
"Не услыхал бы, - думает Аким про себя и опять взглянул на полати, -баба дура, ей что взбельмешится в голову, самому черту не выдумать!.."
– Диво ли, мужик гладкий, ничего не делает!
– глубоко вздохнула Мавра и повернулась к мужу спиной, зацепила привычно ногой за веревку от люльки и скоро заснула.
1
1 Да ну тебя - офеня!.. Офеня и есть!..– Офенями назывались разносчики с извозом, коробейники, щепетильники. Торговали всякой всячиной: иглами, шелком, книгами, бумагой, сыром и прочим добром. Искони офени пользовались своим, непонятным другим, офенским языком. Отчасти это были переиначенные русские слова: масья - мать, мастырить - делать; или им придавалось новое значение типа: костер - город; или это были новые слова, составленные по законам русского языка: скрыпы - двери, пащенок - дитя. Это могли быть произвольно вымышленные слова: юсы - деньги, воксари -дрова. Образчик офенской беседы приведен в словаре Вл. Даля: "Ропа кимать, полумеркоть; рыхло закурещат, ворыханы", что означает: "Пора спать, полночь; скоро запоют петухи". Родина офень - Алексинская волость Ковровского уезда (Владимирская губерния), откуда уже в 1700 году они разошлись по всей Руси.
"Да. Оно что правда, то правда… да поди ж ты!" - не раз сказал Аким сам себе, после разговора с женой не сомкнувши досвету глаз.
*****
Стала Мавра на Петра Кирилыча сильно коситься и куском его попрекать… Сидели они как-то раз за столом, Аким и Мавра молчали, а Петр Кирилыч забавлялся с рыжим Пронькой.
– Вырастет Пронька, непременно разбойником будет!
– сказал Петр Кирилыч, вздумав пошутить.
Мавру всю обдало жаром.
– Разве ты окрестишь, - ответила она через минуту, поглядела на Петра Кирилыча - рублем подарила и отодвинула от него чашку с мурцовкой.
– Разве ты окрестишь да научишь, братец родимый!..
Петр Кирилыч так и осекся, недоуменно глядя на Мавру и брата, который сидел и, как не его дело, зобал ложку за ложкой.
– Аким, чтой-то седни навной, что ли, Мавру укусил? [2]– попробовал Петр Кирилыч перевести все на шутку.
– Эх ты, балакирь!.. Валтреп Иваныч!..
– пропела укоризненно Мавра под самый нос Петру Кирилычу.
– У какого воробья, и у того есть дело, а ты вот сидишь да за ложкой потеешь!..
– А и верно это, Аким?.. А?..
– заглядывая брату в глаза, спрашивает Петр Кирилыч.
2
2 Аким, чтой-то седни навной, что ли, Мавру укусил?– Имеется в виду навной бес, который, согласно народным поверьям, кусал по ночам женщин. Это считалось дурным признаком. Возможно, имеет отношение к созвучному навье, то есть мертвец. Здесь отразилась древняя связь демонов с тенями умерших. Как считали в старину, болезнь на людей могли напускать и бесы, и мертвецы. В связи с этим интересен факт из "Повести временных лет": эпидемия в Полоцке приписывалась мертвецам, скачущим на невидимых конях по улицам, - "навье бьют полочаны".
– Совершенно!
– буркнул Аким.
– Ты бы хоть, хахаль, женился, а то ни семьи в дому, ни свиньи в двору!.. Какой же ты мужик после этого? Смех один да слезы, а не мужик!..
– А твое как рассуждение, Аким?..
– Совершенно!
– опять тихо и смущенно промолвил Аким, не глядя на Петра Кирилыча.
– Ну, коли по-твоему так, и по-моему эдак: ищи, Мавра, невесту… Нарядим подклет: буду мужичить!..
– Нешто кабы… Только что же это ты думаешь: под окном они у тебя сидят, дожидаются… Упустил жар из печки - борода в колечки!.. Теперь за тебя ни одна дура не пойдет!..