Тишину разорвал скрипучий кашляющий смех. Это смеялся подсудимый. Он буквально заходился от хохота, утирая выступившие на глазах слезы.

– Ну вот, – сказал Ницан. – А теперь мы можем воспользоваться помощью госпожи Баалат-Гебал и проверить, что представляли собой печати, подмененные на ее дверью сегодня ночью, после размолвки с храмовым казначеем. Надеюсь, здание суда заговорено от проникновения Ламашту-насылающей-болезни и ее демонов?

– Разумеется, – буркнул судья.

По знаку Ницана госпожа Баалат-Гебал сошла с помоста, подошла к столу вещественных доказательств, выложила из своей сумочки три амулета и скромно отошла в сторону.

– Прошу мага-эксперта Лугальбанду определить, существует ли связь между подсудимым и этими амулетами.

– Не надо, – сказал вдруг Балак, перестав смеяться. – Ваша взяла, господин сыщик. Я признаю, что изготовил эти печати – именно так, как вы сказали, заменив сердолик камнем-хамелеоном эльмешу. Но устанавливал их не я.

– Кто же? – недоверчиво спросил судья.

Балак пожал плечами.

– Этого я не знаю, – ответил он. – Я ни разу в жизни не видел заказчика. Получал задания анонимно. Сначала об изготовлении печатей для спальни господина Алулу-Бази. Потом – для спальни госпожи Энненет. Правда с их использованием он несколько задержался – приказал мне сначала изготовить голема и убить начавшего о чем-то подозревать Сивана. Потом приказал дать показания в суде против этого человека, – он указал кивком на Ницана. А прошлой ночью я сделал печати для спальни госпожи Баалат-Гебал.

– Вот подлец! – громыхнула дама.

Балак сдержанно улыбнулся, словно его похвалили.

– Вы наложили заклятье, чтобы лишить меня памяти о той ночи? – спросил Ницан.

– О, это было комплексное заклятье! – с видимым удовольствием ответил Балак. – Я горжусь им. Оно содержало, во-первых, воздействие на Сивана, побудившее его вечером прийти на площадку для собранного урожая, во-вторых, воздействие на вас – чтобы вы тоже пришли туда, сразу после убийства и попытались выдернуть из раны кинжал. Наконец, оно же заставило полицейских изменить свой маршрут и явиться прямо на место преступления. Они, конечно, ничего не помнят. И объяснить не могут. Изюминка в том, что каждая фаза должна была включаться в строго определенное время.

– Поведение овец объясняется именно этим заклятьем? – спросил Ницан.

– Овец? Ах да, – по лицу мага мелькнула тень раздражения. – Это побочный эффект. А что? Это вызвало у вас подозрение?

– Не сразу. В совокупности с остальными событиями, – ответил сыщик. – Вернемся к личности вашего заказчика. Значит, вы его никогда не видели.

Балак покачал головой.

– И даже не представляете, кто это был?

– Зачем это мне? Платил он исправно. И еще хочу заметить, что я всего лишь выполнял его распоряжения.

– Что же, – Ницан отошел от подсудимого. – Похоже, он действительно не знает, кто стоял за всеми этими преступлениями... Зато знаю я, – с этими словами сыщик медленно приблизился к скамьям представителей храма Анат-Яху.

Казначей Кислев вскочил.

– Клянусь всем, клянусь посмертным воздаянием! – истерично закричал он. – Я не виновен в смертях этих людей! Я ничего не сделал и ни в чем не виноват! Не подходите ко мне, вы чудовище!

– Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, – мирно заметил Ницан. – Я знаю, что вы этого не делали. Я просто хочу вам задать один вопрос. Повторите еще раз, кому вы передавали доверенности, когда получали их от обитателей дома престарелых?

Кислев беспомощно оглянулся.

– Кому – что? Ах, передавал... Да, конечно. Преподобному Хешвану, – пролепетал Кислев. – Он их заверял у верховного жреца и передавал на следующий день мне...

– То есть, в течение суток доверенности находились не у вас? – уточнил Ницан.

– Это так, – подтвердил старший жрец, спокойно глядя на сыщика. – Таковы правила. Может быть, вы хотите теперь обвинить во всех этих преступлениях меня? – надменная усмешка чуть искривила его тонкие губы.

Ницан ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел на преподобного Хешвана.

– Скажите, преподобный Хешван, что вы делали у апартаментов госпожи Сэрэн-Лагаши в то утро, когда она умерла? – спросил вдруг он. – И почему после этого вы молили богиню Анат-Яху уберечь вас от болезней, насылаемых демоницей Ламашту и демоном Эррой?

– Что-о?! – возмущению преподобного Хешвана, казалось, не было границ. – Как вы смеете?! Я...

– Я был там, преподобный, – негромко сказал Ницан. – Я стоял за статуей богини и видел, как вы вышли из правой галереи, где находятся покои госпожи Сэрэн-Лагаши. И слышал вашу молитву. Правда, смысл ее стал мне ясен лишь после того, как я узнал о причинах смерти госпожи Энненет.

– У вас нет доказательств! – возмущенно воскликнул старший жрец. – И быть не может! Ваша честь, – он повернулся к судье, – оградите меня, наконец, от этого наговора!

Ницан удивленно поднял брови.

– Но у меня есть доказательства, – сказал он. – И я могу представить их немедленно. Ваше преподобие, потрудитесь снять очки.

Хешван отшатнулся. Ницан быстро протянул руку и сорвал с него очки в массивной оправе.

– Вот оно, доказательство! – торжествующе произнес он. – Ваша честь, прошу обратить внимание на отметины возле глаз преподобного Хешвана. Это следы лихорадки Ламашту – ашшурской оспы!