– Ты рассказала лорду Хантингтону не только о казни, но и об Эинионе, посвятила его в самые страшные тайны…

– Я не все ему рассказала. – Элейн взглянула ей в лицо, освобождая руку от стальной хватки Ронвен. – Как бы то ни было, я должна рассказывать ему обо всем. Ведь он мой муж! – Теперь в ее голосе звучал вызов. – Я взрослею, Ронвен, и не должна во всем подчиняться тебе.

Ронвен остолбенела. Что случилось с ней? Быть может, он уже потребовал, чтобы она исполнила супружеский долг, соблазнил ее, а она, Ронвен, не догадалась?

– Я думала, ты меня любишь, Элейн, – прошептала она.

– Люблю. – Девочка напряженно посмотрела на нее, потом, смягчившись, бросилась к Ронвен и обняла ее. – Я люблю тебя. Конечно, люблю.

Ронвен обхватила руками худенькое тело девочки, вся поглощенная любовью к ней и желанием защитить.

– Он отправляет меня назад, – еле слышно прошептала она, уткнувшись в белую шапочку, покрывавшую волосы Элейн. Как замужней даме, ей больше не позволялось носить длинные, до плеч, волосы. – Он отсылает меня обратно.

Элейн высвободилась из ее объятий и взглянула на Ронвен.

– Я не позволю ему отослать тебя, Ронвен, – сказала она с удивительным, почти взрослым самообладанием. – Обещаю, что не позволю Джону отослать тебя. – Элейн впервые назвала мужа по имени.

Он слушал ее, отчасти удивленный, отчасти рассерженный ее мольбами, но остался непреклонным. Ронвен должна была уехать. Его поразили и разгневали признания Элейн, и весь свой гнев, ужас и недоверие он обратил против ее няни.

– Пожалуйста, милорд. Прошу вас! – Пересиливая себя, но всеми силами стремясь добиться своего, Ронвен упала на колени к ногам лорда Хантингтона вечером накануне установленного дня отъезда. – Позвольте мне остаться! Элейн не может жить без меня. Мы никогда не разлучались, никогда, с самого ее рождения. Прошу вас! Ради девочки. Вы не можете так поступить с ней. Не можете…

– Так ради нее я это и делаю, – сурово ответил Джон. – Ради того, чтобы вернуть ее в лоно христианства. У нее останутся Лунед и остальные, чтобы она не скучала, кроме того, у нее есть муж. Вы уедете завтра на рассвете, леди Ронвен, как было назначено.

Элейн, плача, повернула за ворота и, ничего не видя вокруг себя, перебежала через двор замка. Муж удивленно смотрел на нее. После мучительного прощания конь Ронвен увез ее на север по дороге, и она уже потерялась из виду среди деревьев; ворота закрылись за ней. Джон улыбнулся; впервые за многие недели он почувствовал себя в безопасности, и сознание этого поразило его. Неужели влияние этой женщины было настолько вредным? Он уже собирался пойти за Элейн, но остановился и покачал головой. Надо дать ей некоторое время побыть наедине, а потом он поговорит с ней.

Не обращая внимания на пристальные взгляды прислуги, Элейн взбежала по лестнице в крепостную башню. Слезы ручьем струились по ее щекам, когда она пересекала комнату внизу и взбиралась к верхним пролетам огромной башни. Там было несколько пустых комнат – мест, куда, похоже, никто не заходил и где она могла побыть наедине, чтобы никто не видел ее горя.

Открыв дверь, она вступила в холодную пустую комнату. Десять лет назад она служила спальней лорду Альбермарлю, владевшему замком в то время, когда Джон был маленьким и еще жил со своим дядей в Честере. Теперь она была пуста, остов кровати запылился, а занавески давно сняли. Джон предпочел, чтобы ему отвели комнаты над недавно выстроенными воротами. Комнаты Элейн находились в южной башне за большим залом и имели вид на реку.

Она вошла в тихую комнату и на цыпочках подошла к окну, оно также выходило на реку Нин. Бледный луч солнца падал на подметенные доски пола. Низкая арка двери в стене напротив вела к маленькой молельне, построенной в каменной толще. Там все еще оставался алтарь, на котором лежали наполовину сгоревшие свечи и резное алебастровое распятие. Вдохнув аромат ладана, она озадаченно нахмурилась. Запах был насыщенным, он казался очень резким в холодных каменных стенах.

В лучах солнца за ее спиной стояла дама. На ней была дорогая, тяжелая черная юбка, шелковая вуаль скрывала ее бледное, усталое лицо. Дама устремила взор к алтарю с выражением отрешенности и невыразимой печали. Охваченная ужасом, Элейн оглянулась на нее, но в тот же миг на солнце набежало облако, и женщина исчезла вместе с солнечным лучом.

Дрожа от страха, Элейн протерла глаза. Она не могла пошевелиться. Муж запретил ей всяческие видения – они приносили зло. Из-за ее видений он отослал Ронвен. А эта женщина, кем бы она ни оказалась, не была из плоти и крови. Отойдя от места, где стояла женщина, она неподвижно смотрела на пустое пространство. Кто эта дама? Почему она пришла? Почему показалась именно в этот час? Элейн вернулась в часовню и стала на расстоянии вытянутой руки от алтаря, но густой запах ладана исчез. Из большой гулкой спальни вновь запахло камнем, пылью и запустением. Она была одна.

Стараясь сдержать страх, Элейн побежала вниз по винтовой лестнице. Сейчас ей хотелось только вернуться в свои светлые комнаты и найти Лунед, тосковавшую, как и она сама, без Ронвен. Она старалась как можно меньше думать о даме в черном, кем бы та ни была. Джон никогда не должен узнать, что ей до сих пор являются видения. Никогда.

Тяжело дыша, она остановилась на верху отводной лестницы, ведущей из башни, и посмотрела вниз, во внутренний дворик замка. Пока она оставалась в верхней комнате, в замок въехала вереница телег и повозок. Она немного подалась назад, чтобы ее не было видно, и задумалась, кому же они принадлежали. Потом она заметила, что Джон уже вышел встречать гостей; его светлые волосы освещало солнце. Элейн нахмурилась, забыв о даме в черном. Она никогда еще не видела своего мужа таким счастливым, и, даже когда тот заметил жену, он подошел к даме, чтобы помочь ей спешиться. Она видела, как он взял ее на руки и поцеловал в губы. Элейн была ошеломлена этой сценой. Чувство, очень похожее на ревность, поразило ее в самое сердце. Прежде она никогда не видела, чтобы Джон брал женщину на руки, чтобы кого-то целовал или был в таком приподнятом настроении. Она стояла на ступеньках, глядя на мужа, чувствуя, как в лицо ей бьет холодный ветер. Краска залила лицо девочки; ей едва удавалось сдержать слезы. Она выглядела глупым безобразным ребенком, а та высокая изящная златовласая дама была по-настоящему красива.