— О-о-о! Афонькин, попал ты! Рамки из алюминия с цеха лицевого кирпича.

— Да-а-а! Хищение цветного металла в особо крупных размерах.

Афонькин даже засмеялся.

— Да какие же это крупные размеры!? Тут же килограммов десять всего!

— Не понимаешь, ты, Коля, политику партии и правительства, — рассудительно начал Колодников. — Директор силикатного завода, Андрющенко, недавно лично просил меня поймать хоть пару несунов цветмета, чтобы взыскать с них ущерб, что они нанесли заводу за последние пять лет. Ты сам знаешь, что без этих рамок производство лицевого кирпича просто невозможно! А вы их тырите при каждом удобном случае.

Зудов был не столь категоричен.

— За пять лет? Да ладно тебе, Андрей, там немного будет! Ну на полмиллиона наших, деревянных, не больше!

— Да мелочи! — Подтвердил Колодников. — Афонькин за раз за всех как раз и расплатится!

— Ага, дом продаст и долг окупит.

— Да у него и так денег как грязи. Матрас распорет, доллары достанет.

— А евро у него в подушке зашиты. Это все знают.

Афонькин не снес такого издевательства.

— Андрей Викторович, да вы что!? Я же эти рамки, в старом отвале нашел, еле выковырял их из земли, они уже сломаны были! Их туда еще при социализме начали выбрасывать! Они вот, посмотрите, они же все в земле!

Он пошире открыл горловину мешка, но Колодников только отмахнулся от него.

— Да знаем мы эту уловку, Коля, что ты нам впариваешь? Технология известная: ломают рамки, в грязи вываляют, а потом говорят, что так и было. Не надо, Коля, нам мозги компостировать, поехали на завод. Андрющенко тебя там уже с оркестром ждет.

Афонькин неожиданно кидается перед ментами на колени.

— Андрей Викторович, Павел Матвеевич, ради бога — не сдавайте меня Андрющенко! Это же такой… козел! У меня с ним давние счеты. Еще с тех времен, как я там работал. Он же садист, он же… он же… он же еще меня работать заставит.

— А тебе полезно поработать, Коля! Забыл, поди, что такое уж работать. Ты кто по профессии-то?

— Электрик я. Четвертого разряда!

— О! — Колодников безнадежно махнул рукой. — Все знакомые мне электрики были пьяницами и лентяями. Стой, Паш, а ты у нас не из электриков в милицию пришел? Я тебя случайно не обидел?

Зудов отрицательно качнул своей монументальной головой.

— Нет, я на гражданке фотопленку делал.

— А, ну тогда все верно. Только из электриков и могут выходить такие отвратительные типы, как ты, Афонькин. От тебя же вся Титовка стонет!

Афонькин взмолился.

— Андрей Викторович! Как она может стонать? Я же тут родился, тут моя родина! Я тут каждый дом знаю, каждого человечка. Все же со мной здороваются, когда мимо проходят.

Как раз в это время по другой стороне улицы остановилась пожилая грузная женщина. Она поставила на пол тяжелые сумки и закричала через дорогу:

— Ну, что, Афонькин, накрыли тебя, наконец-то, с поличным, ворюга! Вы его посадите, товарищи милиционеры, да побольше срок ему дайте. Чтоб он издох там, в зоне! Ворюга!

Такого Афонькин спустить не мог. Он тут же закричал в ответ, переходя временами на визг.

— А сама-то ты кто!? Всю жизнь в магазине проработала, на копейки рабочие, что сдачи не додавала, домину себе отгрохала! Машины меняла каждый год, воровка старая!

— Ты свои копейки считай, а не лезь в чужой карман! Урод ты недоделанный, что б ты издох в зоне, урод! Скотина!

— Сама такая! Иди отсюда! Дай с людьми поговорить!

Женщина подобрала свои сумки и пошла дальше, продолжая ругаться вполголоса.

Колодников иронично спросил:

— Здороваются, говоришь? Оно и видно. Только еще не целуются.

— Взасос, — добавил Зудов.

На это Афонькин нашел свое оправдание.

— Да это ж Макарцева, Валька! Она на меня давно зуб точит за то, что я в свое время на ее дочке не женился. А чо на ней жениться, она страшнее Хиросимы. Я же тут, в Титовке, каждого знаю, и все знают меня.

Колодников хмыкнул, глянул на Павла, подмигнул ему.

— Каждого, говоришь, знаешь? А сейчас мы это проверим. Кто живет, например… на улице Кутузова, дом сто сорок два?

Афонькин на несколько секунд задумался, потом просиял лицом.

— Ну как кто там живет? Ваза там живет.

— Кто?! — Удивился Колодников.

— Ваза. Ну, кличка у Витька Гулина такая, еще со школы — Ваза. Он в свое время вазу в учительской разбил, случайно. А директор школы, царство ему небесное, Антон Иванович, потом до конца учебы его этой вазой попрекал. Так его и зовут до сих пор. Ему уж тридцать будет скоро, а он все Ваза да Ваза.

— А ты этого Вазу хорошо знаешь? — Спросил Зудов.