Очень скоро на свет божий появился Шарик, и Булка, прицепив поводок, бросился вон со двора. Раньше это поручение казалось ему таким важным и почётным (считалось, что он лучше всех бегает), теперь ему жаль было оставлять Женьку наедине с Володей, не быть защитником её у вражеского каземата.

Бывший Булка бежал не чуя ног, рядом бежал Шарик, которому, видно, надоели чинные прогулки по парку…

Но когда Булка примчался в Володин двор, к знакомому сараю, он вдруг понял, до ужаса ясно сообразил, что Женька вовсе не нуждается в его так называемой защите. У неё уже есть… Володя.

Он привязал собаку к ручке и пошёл прочь.

Деваться ему было некуда, и он отправился в школу.

Растерянность его и этот поступок, в котором и на волос не было злого умысла, сыграли в его судьбе, как говорится, роковую роль.

Несмотря на то что он прогулял урок, никто этого не заметил. А Володя и Женька пришли только на следующий день. Да так неудачно вышло, что их несколько раз вызывали на советы отряда, родительские собрания. И получилось, что Булка отделался лёгким испугом, струсил, чуть ли не предал, а они пострадали.

Снова Булка подружился с Володей и Женькой только в классе девятом. Но навсегда между ними осталось стоять мнимое его предательство. Хотя оно с высоты сорока лет кажется просто забавной шуткой, воспоминанием детства, но всё равно и теперь стоит! Даже несмотря на то, что Володя погиб, а Женька сто раз позабыла тот случай.

* * *

Он проснулся с таким ощущением, словно его разбудили, хотя его никто не будил.

Открыл глаза и сразу встретился с глазами Снегирёва.

– Ну слава тебе господи! – сказал тот. – Всё же не совсем ты конченый человек.

– В каком смысле? – спросил Бывший Булка сонным баском.

– В таком, что, когда на спящего смотришь… на нормального, конечно, он обязан проснуться.

– Ну уж прямо обязан!

– Если у него, конечно, интуиция присутствует хоть на грамм! – Снегирёв помолчал некоторое время, словно раздумывая, говорить или нет. – Я тебя, между прочим, сегодня всю ночь исследовал. Ты как улёгся вечером, так на одном боку и продрых.

Бывший Булка улыбнулся, пожал плечами. Ну и…

– Нервы у тебя, дядя, исключительные! Ты бок-то себе не отоспал?

– Да… нет… – Бывший Булка смутился. – А ты-то чего колобродил?

– Насплюсь ещё! – сказал Снегирёв неожиданно угрюмо. – Насплюсь, не бойся!

Бывший Булка поскорее ушёл умываться, чтобы не начинать с утра пораньше неприятных разговоров.

Настроение у него стало неожиданно хорошее. Разве плохо, когда тебе говорят: "Ну парень! Нервишки у тебя крепкие!" – или что-нибудь в этом роде. Бывший Булка с удовольствием умылся ледяною водой. Она казалась удивительно живой, словно колодезной, словно не прошла двадцать километров по железным трубам, не процедилась через разные там фильтры, хлоры и фторы. Что-то мгновенно припомнилось ему – какой-то поход, Грибачевский, Володя, Лёшка Чичугин… Утро на сеновале, с дырявой, пробитой солнцем крышей, и вода – из речки, не то из колодца…

А вообще-то он был человек сугубо городской. Свободные летние деньки проводил на стадионах да в парках или на знаменитом пляже в Серебряном бору.

Сегодня был приёмный день. И значит, можно ожидать появления Лидочки. Правда, вчера пришла передача и записка от Маринки: "Всё нормально, я чувствую себя неплохо, Лида закончила четверть как обычно. Николай, родной, в записке обязательно скажи, что тебе передать из еды".

Бывший Булка исхитрился – прошиб его пот вдохновения, – и он написал, что, мол, пришлите мне замаринованную Лидку и налидированную Маринку. И был ужасно доволен собой. Может, оттого и проспал всю ночь на одном боку, как святой.

Исключительно для убийства времени он после завтрака пошёл в зимний сад и, конечно, тут же был затянут в доминошную компанию. Он лупил фишками об стол – и, между прочим, всё к месту, к месту, – а сам думал: "Придут сегодня мои бабочки, никуда не денутся!.."

После обеда началась предстартовая лихорадка. Снегирь болтал болты о том, что "все пилюльки сверху помазаны надеждой, а внутри лежит враньё!" (Бывшего Булку облучали, а Снегирёв и Старик глушили лекарства).

Он вышел в коридор и минут сорок ходил взад-вперёд, объясняя себе, что надо двигаться, а то захиреешь. И при этом знал, что в здешнем химично-больничном воздухе что гуляй, что не гуляй.

За пять минут до срока он отправился в палату, сел, весь изнутри напряжённый. Минута в минуту явилась к Снегирю его красавица, потом пришла Старикова старушка.

Бывший Булка понимал, что надо выйти, не мешать людям. Но куда? В коридор? Стыдно. Уйти в зимний сад? А вдруг Лидка с Маринкой не найдут его. И продолжал сидеть – напряжённый, несчастный.

* * *

Лидка опоздала на двадцать пять минут. Конечно, она и в голове не держала, что это имеет какое-то значение. Впорхнула в палату, гордая собой, в брючках, в блузочке (или как там они называются, современные кофты, – батник, ватник?..). Она не успела войти, а он уже её услышал. Хотел сдержаться, да не сумел – вскочил… Кровь ударила в сердце, в голову. Его шатнуло, он схватился за холодную кроватную спинку. Лидка не заметила… Сквозь синий снег, мелькавший перед глазами, он пошёл к дочери.