Шрифт:
Играет музыка, звонят соборные колокола, и паломников охватывает суеверный ужас. Главные врата открываются, и на лестницу выбегают пёстро одетые мальчики и девочки с розами и кадильницами. Они радостно поют:
Малиновому звону внимает весь народ, и капитул священный выходит из ворот. На лестнице крутой — плащ Йоргена святой, тот, что со злобной бранью был предан поруганью.Из темноты собора один за другим, словно привидения, появляются первосвященники в белых одеяниях, в высоких золотых шлемах и с длинными золотыми копьями. Они несут синевато-зелёный плащ, весь запятнанный кровью, а гроссмейстер стоит на коленях, воздев к небу руки и творя молитву.
И все паломники, как один, падают на колени. Женщины громко рыдают, мужчины тоже всхлипывают.
Гроссмейстер поднимается с колен и, впадая в экстаз, восклицает:
— Словно облака, проносятся над землёй тысячелетия, но, невзирая на бури времени, соборный капитул неусыпно и стойко охраняет плащ святого Йоргена. О благочестивейшие братья мои первосвященники! Снимите же ваши шлемы, сложите ваши копья и помогите мне призвать нашего великого святого, странствующего по земле.
Господа первосвященники преклоняют колена, а гроссмейстер громогласно восклицает:
— О наш святой покровитель, где бы ты ни странствовал сейчас, услышь призыв наш: святой Йорген!
— Я здесь, — неожиданно отзывается кто-то.
В толпе паника.
— Святой Йорген!
— Я здесь, — повторяет всё тот же голос, и толпа видит человека, который быстро пробирается в толпе коленопреклонённых паломников.
— Святой Йорген! — рычит гроссмейстер как разъярённый медведь.
— Я здесь, — кричит в ответ Микаэль уже у самой лестницы. — Да, это я! Вы сохранили мой плащ? — и прежде чем кто-либо успевает опомниться от страха, он уже стоит па ступенях священной лестницы.
А вокруг него бушует буря возмущения и гнева. На дерзкого святотатца обрушивается град проклятий.
— Он идёт по священной лестнице!
— Он берёт плащ!
— Безрассудный пёс! Разве ты святой Йорген?
— Это мой плащ! — восклицает Микаэль. — Я Йорген, и я вернулся к вам…
— Он лжёт! — визгливо кричит Тобиас.
— Хватайте его! — приказывают первосвященники страже.
— Я лгу?! — это крик отчаяния. — Дерзните же коснуться меня, собаки! Клянусь, если вы опять изгоните меня, как в мою брачную ночь триста лет назад, то я вернусь в третий раз и камня на камне не оставлю от вашего города.
— Это Йорген, — бормочет Тобиас.
— Это его голос, — кричит толпа. — Вестимо, это Йорген, лучший друг бедняков.
Тут поднялся такой шум и гам, что гроссмейстер совсем растерялся, и момент был упущен.
Тогда решил вмешаться главный капеллан. Он грубо отталкивает гроссмейстера в сторону и кричит, презрительно глядя на толпу:
— Да вы рехнулись? Святой Йорген мёртв и лежит в могиле.
Весьма грубый промах, и Микаэль мгновенно пользуется этим.
— Я мёртв?! — насмешливо кричит он и, сжав покрепче посох, с размаху бьёт своего дорогого родителя по лицу; посох раскалывается, а главный капеллан, шатаясь, отступает на несколько шагов.
Лицо святого искажено ненавистью и гневом.
— Ну что, по-твоему я всё ещё мёртв? — яростно наступает Микаэль на оглушённого первосвященника. — Ничего, ты сейчас убедишься, что я жив, и ещё как жив, мерзавец, старый прелюбодей!
Паломники, гроссмейстер, первосвященники, герольды, служки, музыканты — все ошеломлены этим страшным взрывом ненависти, испепеляющей как вулканическая лава.
И тогда старый Тобиас бросается вперёд и вопит, содрогаясь всем телом, словно он сам получил взбучку:
— Коли ты святой Йорген, то сотвори чудо!
Сквозь толпу протискивается Франц и ковыляет на костылях к святому Йоргену.
— Чудо! Сотвори чудо! — молит он.
— О бедняга, — восклицает Микаэль, с жалостью простирая над калекой руки и дотрагиваясь до него. — Встань и брось костыли!
Все сердца замирают, языки прилипают к гортани, а глаза вылезают от изумления на лоб: калека выпрямляется, бросает костыли и пускается в пляс, завывая от восторга:
— Я могу ходить! Я могу ходить!
Всеобщее ликование, буря радости; она то затихает, то разыгрывается с новой силой; зрителей мороз подирает по коже.
— Он исцелился! Он исцелился!
Даже кавалеры и девицы из «башни» побледнели, словно их обсыпали мукой; они изумлённо смотрят на этого сильного и властного человека с пламенным взором и просветлённым лицом.