Купание заняло довольно много времени. Девушки вошли во вкус и не реагировали на оклики и предложения свернуть веселье и вернуться в лагерь. Точнее, реагировали, но дальше фраз: "Да-да, сейчас, мы уже одеваемся", — дело не шло. Через полминуты они уже забывали о том, что собирались одеваться, и продолжали развлекаться. Самое обидное, перейти к активным действиям Грэм не мог: пришлось бы обернуться, а этого он сделать не смел. Дело было не только в обещании. И подумать было страшно: он обернется, а там… При одной мысли о том, какая картина предстанет его глазам, он начинал краснеть. Так он и сидел, не смея пошевелиться, прислушиваясь к веселому плеску за спиной и воображая себе картины одна другой красочнее, при этом его бросало то в жар, то в холод. Нечего сказать, хорошую забаву придумали девушки.

Но наконец они, то ли замерзнув, то ли сжалившись над своим стражем, выбрались на берег и принялись одеваться. Грэм вздохнул с облегчением. Через десяток минут ему милостиво разрешили обернуться, и взору его предстали обе девушки, мокрые, веселые, раскрасневшиеся и одетые весьма небрежно. Правда, Корделия была одета гораздо тщательнее своей подруги, которая даже не позаботилась как следует затянуть шнурки рубашки, из-за чего Грэму пришлось прилагать немалые усилия, чтобы не пялиться все время на ее декольте. Он почти не сомневался, что небрежная откровенность Ванды — тщательно продуманный стратегический ход. Проклиная в душе весь женский пол, Грэм помалкивал и делал вид, что ничего его в туалете девушки не интересует.

Он надеялся, что это издевательство — первое и последнее. Во всяком случае, с него хватило. Он предпочел бы длительную злобную пикировку с Ивом этому идиотскому сидению на берегу и последующим сценам. Но он зря надеялся. Девушкам было скучно, и они донимали Грэма мелкими пакостями, шутками и подковырками остаток этого дня и весь следующий. Грэм старался сохранять безразличное выражение лица и никак не реагировать на своеобразные шуточки, полагая, что девушки уймутся. Не тут-то было. Девушки удвоили и утроили свои, словно задавшись целью вывести его из себя. Верховодила, конечно, Ванда. Скоро Грэм уже мечтал о скорейшем возвращении Оге и Ива. Оставаться с девушками наедине ему больше не хотелось. Он боялся, что скоро потеряет терпение, и даже не исключал возможности рукоприкладства в случае, если его доведут окончательно.

Но миновал день, затем второй, а парни не возвращались. Ив говорил про два-три дня, прошло всего два, но Грэм начал волноваться. Три дня — это край. Возможно, ребята влипли в неприятную историю.

Девушки тоже явственно начали нервничать к исходу второго дня, и даже перестали шутить. Они пока помалкивали, но Грэм ясно видел в их глазах тревогу.

К вечеру третьего дня Ив и Оге не вернулись. Тревога, повисшая над лагерем, стала почти физически ощутимой, но никто не заговаривал о том, что беспокоило больше всего, словно заключив молчаливое соглашение подождать до утра.

Спать никто не ложился, несмотря на позднее время. Собрались у костра; особой нужды в огне не было, за последние два-три дня значительно потеплело, и хищники, судя по всему, разбежались кто куда при виде касотского войска, но костер все-таки развели. Если Оге и Ив будут возвращаться ночью или под утро, он послужит им прекрасным ориентиром.

Сидели молча, говорить никому не хотелось. Мрачная Ванда подвинулась вплотную к огню и сидела с таким видом, словно присутствовала на собственных похоронах. Грэм смотрел на нее и думал, что делать дальше. Для начала следовало разузнать, что стряслось с парнями. Для этого кто-нибудь должен был поехать к мосту, а по дороге расспрашивать всех встречных, хотя бы и касотцев. Грэм мог сделать это относительно безопасно, уж в нем никто не заподозрил бы медейца. Но ехать ему пришлось бы одному; если Корделия бегло говорила на Наи и могла сойти за соплеменницу Грэма, то медейское происхождение Ванды только что не было написано у нее на лбу. Если только она будет помалкивать, тогда еще может что-нибудь выгореть. Но — слишком опасно. Слишком.

Оставлять девушек одних Грэму тоже очень не хотелось, но это было меньше зло, и к утру он решился. Ждать дальше не имело смысла, промедление могло ухудшить ситуацию. Когда начало светать, он посвятил в свои планы девушек. Корделия выслушала его спокойно, зато Ванда приняла план в штыки. Она желала поехать вместе с Грэмом, утверждая, что так будет гораздо лучше.

— Да в вас в два счета узнают медейцев! — пустил в ход свой главный козырь Грэм.

— Ничего подобного! Корделия отлично говорит на наи, а я могу и помолчать! — Ванда как будто читала его мысли. — В крайнем случае, буду изображать немую.

— Все равно — нет, — отрезал он.

— А если на нас тут наткнутся касотцы? — сердито спросила Ванда. — Что тогда?

— Вряд ли вас найдут, если не будете шуметь. Ванда, пойми, у нас нет другого выхода. Остаться и ждать здесь для вас лучше, чем ехать со мной. Меньше вероятность вляпаться.

— Замечательно. А если вдруг и ты попадешься? Что тогда? А?

— Тогда вы развернетесь и потихоньку поедете домой. Ясно? И без всякой самодеятельности.

— То есть как это — поедем домой? А как же Дэмьен?

Грэм вздохнул.

— Сомневаюсь, что вы сумеете вдвоем добраться до него и чем-то помочь. Скорее всего, просто попадетесь сами и разделите его участь. Разве это лучше? Подумай, Ванда. Подумай хотя бы о своей матери. Тогда она лишится сразу и сына, и дочери.

Ванда закусила губу и нахмурилась. Видимо, благоразумие боролось в ней с желанием героически броситься на помощь друзьям и брату. Молчала она довольно долго, под спокойным взглядом подруги, которая, судя по всему, все для себя уже решила, готова была принять любой вариант и следовать за большинством. Потом Ванда решительно покачала головой.