Потом их глайдерами отвозили на корабль, Стратег помог ему перебинтовать раненую руку. Из глаз Кима катились слезы — не от боли, от осознания того, что Шныря больше нет, что смерть этих тварей не может быть достаточной расплатой за его гибель.

В лазарете, пока врач обрабатывал Киму руку — рана и в самом деле оказалась пустяковой, — им овладела какая-то апатия. Рядом сидели еще два бойца, оба выглядели мрачными и задумчивыми. Впрочем, Киму было на все наплевать — на них, на себя, на этот корабль. Больше всего ему хотелось лечь спать. Что он и сделал, едва только добрался до своей каюты.

Проснулся он от боли в руке. Пошевелился, с удивлением заметил, что рука забинтована. Наморщил лоб, пытаясь вспомнить, когда и где успел пораниться. Ничего не получилось — казалось, из памяти выпал целый пласт воспоминаний. Что-то было не так, и Ким, глядя в освещенный тусклым светом лампочки потолок, пытался понять, что именно.

Итак, сейчас ночь, это ясно по свету. И они определенно никуда не летят, нет привычного ощущения полета — его не спутаешь ни с чем. Значит, они куда-то приземлились.

Ким повернулся на левый бок и только тут заметил, что койка Шныря пуста. Стратег спал, Барон тоже был на месте, Ким слышал его тихий храп, но специально глянул вниз, чтобы удостовериться. Да, все на месте, кроме Шныря. Куда же он делся?

И тут же в сознании Кима всплыла картина лежащего на земле Шныря. Его развороченная грудь залита кровью, рядом валяется пулемет. Из окна дома неподалеку кто-то стреляет.

Метили в него, Ким вспомнил это совершенно отчетливо. Ну да, он тогда рывком ушел влево, как и учил его накануне Мирон. Потом он выстрелил сам.

Выходит, он убил стрелявшего. И не только его… — сознание Кима начало постепенно проясняться.

Этого не могло быть. Пожалуй, впервые Ким не верил собственной памяти. Он вспомнил, как швырнул через разбитый иллюминатор гранату внутрь корабля — точнее, ржавого остова, оставшегося от некогда величественного покорителя вселенной. В каюте была женщина, с ней прятался кто-то еще — тогда ему было наплевать, кто именно. Наверное, это были дети.

Не могло там быть детей… Ким отказывался в это верить. Ну не мог он кинуть туда гранату, не мог.

Но ведь кинул… — осознание того, что все так и было, наполнило душу Кима ужасом, он вспомнил, что убил и еще одного ребенка — того, что показался в окне дома.

Заскрипев зубами, Ким слез с кровати, прошел к умывальнику и открыл воду. Сунув голову под холодную струю, долго стоял, чувствуя, как стекают по лицу ледяные струи, потом жадно напился. Господи, что с ним? Как он мог?

— Что, хреново? — донесся до него сочувственный голос Барона. — Это от «коктейля». Ничего, утром пожрешь, легче станет…

— Я так не думаю… — Ким закрыл кран, подождал, пока слегка обтечет вода. Потом снова забрался на кровать.

«Коктейль»… Ну да, им же тогда что-то вкололи, какую-то гадость. Но разве это оправдывает то, что он сделал…

В глазах у Кима появились слезы. Ну почему, почему все складывается именно так? Почему преследующая его смерть всякий раз забирает кого-то другого? Почему пуля попала в Шныря, а не в него? Тогда бы та женщина и ее дети остались живы.

Не остались бы… Ким понимал, что они все равно не смогли бы выжить. С ним, без него, все равно бы они погибли. Да, но ведь убил их именно он…

Это было мучительно — будь у него сейчас пистолет, Ким без колебаний лишил бы себя жизни. Здесь не было бравады, он бы действительно так сделал. Смерть уже давно его не страшила. Более того, с каких-то пор она стала его манить. Это ведь так здорово — уйти навсегда, уйти туда, где вечный покой и тишина, откуда еще никто никогда не возвращался. Не потому ли, что там так хорошо?

Ким задумался. Да, Арсенал сейчас закрыт. Ничего, он подождет. После завтрака они наверняка будут чистить оружие, и тогда он как следует позабавится. Эти люди не имеют права на жизнь. Так же, как он…

Потом он заснул и был рад, что сны обходили его стороной.

Разбудил его заунывный сигнал побудки. Ким открыл глаза, посмотрел в потолок. Встать? А зачем? Да, еще этой ночью он хотел их всех убить — точнее, тех, кого бы успел. Теперь он не хотел ничего. Все, хватит с него смертей. Довольно. Что касается его самого… Его расстреляют и так — за неподчинение, за нарушение устава. Можно будет сюда присовокупить и оскорбление начальства.

Время шло, Барон со Стратегом уже успели умыться.