— А о чем он просил в этой челобитной? — спросил Матахатиро.

— Трудно сказать, я и сам все это знаю далеко не из первых рук. Но поговаривают, будто поначалу самураи из Ако были уверены, что Кира в той стычке погиб, и поэтому князю Асано было велено сделать сэппуку. Разумеется, когда выяснилось, что Кира жив-здоров, в клане поднялись волнения. Поэтому Оиси вроде бы просил не столько наказать Киру, сколько найти какое-то разумное решение, которое устроило бы дружину.

— Отчего же они так и не передали это прошение?

— Когда Тагава и Цукиока прибыли в Эдо, оказалось, что мэцукэ уже уехали. Тогда они, по совету эдоских старшин клана, кажется, Фудзии и еще кого-то, показали это прошение Унэмэсё Тоде, родственнику покойного князя, а тот, говорят, страшно перепугался и велел не давать ему хода.

— И откуда только тебе все это известно? — невольно изумился Матахатиро. Осведомленность Хосои в деле князя Асано явно превосходила слухи, которые гуляли по городу.

— Да это я все слышал еще в усадьбе князя Хатисука в Гофукубаси, когда служил там в ночной страже. Тогда, помню, чего только не говорили. Все были уверены, что ронины Асано обязательно будут брать штурмом дом Киры.

— Ого!

— Представь себе, такие пустые слухи ходили тогда во всех окрестных усадьбах, будь то даймё или хатамото. Говорили, например, что если самураи клана Ако смалодушничают и не отомстят за своего господина, то на усадьбу Киры пойдет князь Дайгаку, младший брат его светлости Асано Такуминоками. Ну, слухи слухами, но если посмотреть, чем закончилась история с челобитной… Челобитную ведь так и не подали, но и сэппуку ни один из оставшихся пятидесяти восьми человек не сделал. Замок сдали, а сами рассеялись. Тебе это не кажется странным?

— И в самом деле, необычно. Сначала дают клятву, а потом сами же ею пренебрегают.

— Вот и я о том же! Ведь главная-то причина их сомнений — оборонять ли замок, совершить ли самоубийство — ясно указана в челобитной: самураи клана не могут примириться с тем, что Кира продолжает жить как ни в чем не бывало. Не могут примириться, но разбегаются на все четыре стороны — ну не подозрительно ли? Одним словом, — благоухая сакэ, Хосоя, насколько это было возможно, приблизился к Матахатиро и заговорил вполголоса, — я думаю, что нельзя забывать о письменной клятве, которую они дали под началом Оиси. Сдается мне, что клятва эта по-прежнему в силе.

— Но почему? Они уже пытались что-то предпринять?

— Нет, — Хосоя внезапно стукнул себя по лбу и, откинувшись назад, улыбнулся, — таких подробностей я, конечно, не знаю. На самом деле у князя Асано должно было служить несколько человек из моего бывшего клана, которые стали ронинами вместе со мной. Поэтому я их вроде как даже поддерживаю, что ли… Только едва ли эта работа у Кадзикавы как-то связана с ронинами Асано. Скорее всего, чья-то дурная шутка. Если бы это был Кира, тогда другой разговор… — подытожил он, вторя недавним мыслям Матахатиро.

Будучи страстным любителем сакэ, Хосоя даже не помышлял уходить, и только понукания Матахатиро заставили его, наконец, подняться с места.

— А у меня скоро еще одно дитё родится, — громко сказал Хосоя, выходя наружу. В питейном доме они пробыли на удивление долго: людской поток иссяк, и на улице стало совсем темно. — Шестое по счету…

— Поздравляю!

— Нашел с чем поздравлять! — завопил Хосоя. — Новый рот прибавится, только и всего. У меня уже эти дети знаешь где!

«А кто ж виноват, — подумал Матахатиро. — Дети же не упрашивают их рожать».

— Все равно кормить их надо, никуда не денешься, — сказал Хосоя. — Поэтому я не то что к Кадзикаве, я и к Кире не отказался бы пойти…

Берег реки Канда был тесно заставлен лодками, а по пристани торопливо сновали грузчики.

Глядя на эту картину, Матахатиро не спеша шел в направлении ворот Усигомэ. Было около четырех часов пополудни, первая треть часа Обезьяны, и до наступления сумерек еще оставалось время. Прибыть в усадьбу Кадзикавы следовало засветло.

Матахатиро и Хосоя приходили в усадьбу, когда начинало смеркаться, всю ночь несли караул, а утром возвращались по домам. Так продолжалось уже восемь дней, и никаких происшествий за это время не случилось. Первые два-три дня ронины охраняли усадьбу с особым усердием, даже глубокой ночью обходя ее по внешней границе. Но так и не узрев ни малейших признаков грозящей опасности, они стали почти все время проводить в специально выделенной для них комнатке, предаваясь безделью. Оба хотели только одного — чтобы эта работа продолжалась как можно дольше.