— Я вам сообщал об этом милиционере, Филофееве, помните? Мне кажется, пора им заинтересоваться. Груз пропал после того, как он носом рыл в делах Эберса, и я больше чем уверен, что он узнал про груз через бумагу Чибиса.

На лице Марка Михайловича появилось выражение недоразвитого ребенка.

— Бумага… Бумага Чибиса лежала в папке Эберса и… И ты ее не убрал до прихода мусоров?..

— Ну, все равно ведь ее пришлось бы держать на виду! Она для этого и писалась! — Бабинов, казалось, на самом деле не понимал, что он откровенно «тупит».

— Как она оказалась у него?

— А он мне ее и не передавал. Сам, видно, ре…

— «Видно»?.. — Пырь обессиленно повернулся к Николаю Владиславовичу. — Ник…

Тот, прекрасно осознав крах, с трудом поднялся со стула и вышел на середину комнаты.

— Господин Бабинов, вы что, дурак?

Тот непонимающе хлопал ресницами, а Ник продолжал:

— Вы до сих пор, даже сейчас, не поняли смысла всей игры?..

— Какая, бля, игра, на хер?! — вмешался Пырь. — Он до сих пор до гнать не может, что происходит!

Бумага Чибиса, которая должна была всплыть на свет божий после прибытия груза, и инициатором этого «всплытия» должен был оказаться Бабинов, оказалась в руках сотрудника уголовного розыска еще до того, как машина прибыла в город! Сейчас этот Филофеев знает и про Чибиса, и про «Мерседес». Если он не идиот, то увязать в единый узел все, включая смерть Эберса, для него не составит никакого труда. Ситуация самым банальным образом вышла из-под контроля из-за Бабинова, который во всей этой комбинации и фал ключевую роль! Пусть Эберс не поставил его в известность о сообщении агента, бог с ним! Но должно же было хватить ума у «целого» начальника оперативного отдела, чтобы эту бумагу любым путем извлечь, спрятать, а после, когда игра будет сделана, «вывести» ее в свет! Мол, товарищу начальники, у меня тут версия возникла по поводу гибели Эберса… И пусть потом опера рылом землю роют — в век не докопаются, где «белый»!

Вместо этого Бабинов не ставит никого в известность о том, что Эберс не посвящает его в суть дела, тупо организует его ликвидацию и сейчас сообщает ему, Пырьеву… Пырьеву! — что груз пропадает и он, Бабинов, кого-то подозревает! Бред! Шняга какая-то…

— Володюшка, скажи, ты последние месяцы хорошо жил? Насколько мне известно — хорошо. Бабы, кабаки… Машинешку вот прикупил не по средствам. — Пырь медленно поднял на Бабинова взгляд, не обещающей ничего хорошего. — Я даю тебе двенадцать часов, чтобы груз нашелся. Нашелся и прибыл в пункт назначения. В противном случае, Володюшка, я тебе на хлебе клянусь, что заберу с собой в преисподнюю. Двенадцать часов, Володюшка…

Две двери, пока его мог видеть и слышать Пырь, Бабинов прошел спокойно, а третью, последнюю, на первом этаже, распахнул яростным пинком. Время — 16.00. Через час Чибис подойдет к памятнику Крылову за обещанными пятьюстами долларами. Все складывается так, что туда подойдет и этот Филофеев. Все складывается как раз прекрасно, вопреки возмущениям этой «крысы» Пыря. Вот конь, а?! Бабки своих же корешей крутит, наживается, а его в тупости винит! Это ты тупой, Пырь! Тупой, как обух! Сегодня он, Бабинов, через своих людей в СИЗО зашлет «маляву» Арцеулу. Пусть он узнает судьбу общака. Через неделю, максимум через две и Пырь и Ник под топором будут каяться и рассказывать про то, как они хотели «поднять бабки» для блага братвы. Им никто, конечно, не поверит, и они покинут мир. Кто останется? И — что? Бабинов и двадцать восемь килограммов наркоты, которые он, Бабинов, легко прокрутит и превратит в настоящие американские доллары. Где крутить? Вы его спрашиваете? Его, начальника отдела по борьбе с контрабандой наркотиков? Он знает где. Знает ведь он, где сейчас находится этот героин. На одной из охраняемых обкомовских дач, куда простому смертному в лице милиционера Филофеев а вход и въезд заказан.

Дурак ты, Пырь!

Вот только в одном он прав. Все несколько сложнее, чем представлялось Бабинову вначале. Непрошеным гостем появился Филофеев и стал путать карты. Прокуратуре было почему-то безразлично состояние дел Эберса, а этому нужно обязательно пошарить в них. И последняя перевернутая папочка ему, Бабинову, хорошо известна. Филофеев ее перевернул тогда, при встрече, а напрасно. Уже было поздно. И он, Бабинов, в курсе, что в ней находится. А раз ты ее так усердно маскируешь, значит, и тебе, товарищ, из «уголовки», ясно, какую ценность представляет содержимое этой тоненькой, серенькой, с виду неуклюжей и страшненькой папочки…

Вот так, Пырь. Спасибо тебе за воровской общак. Только с математикой у тебя плохо. Потратил ты миллион, а рассчитывал получить два с половиной. А ему, скромному майору таможни, столько не нужно. А что нужно? Немного: обеспеченная старость и благоденствие. Он, Бабинов, когда арцеуловские волки «порвут» Пыря и Ника, «найдет» их миллион в виде героина. Двадцать восемь таких аккуратных, перетянутых желтым скотчем квадратных пакетов, весом по килограмму каждый. На общую сумму один миллион долларов США. Но не больше, иначе откуда взяться благоденствию? Вряд ли братва начнет майору иглы под ногти вводить с вопросом: а весь ли героин ты отдал? Он ведь вообще мог молчать, и тогда не было бы и того, что есть. Баксы в банке, понимающее отношение братвы и государева служба. Что еще нужно, чтобы встретить старость?..

«Встретиться с Чибисом Филофеев может только в 17.00, и только — около памятника Крылову».

Бабинов это знал. Читать чужие записи, как и Краев, он умел хорошо…

Завтра у меня будет целый океан времени, чтобы «распедалить» информацию своим операм-затейникам. Успею договориться и с транспортом, и с командиром СОБРа, и с инспекторами ГИБДД. А сегодня ни о чем этом думать не хочется. Потому что чем больше меня одолевают мысли о завтрашнем мероприятии, тем больше возникает вопросов, на которые я не могу найти ответы. Например, кто такой Дима Леший и почему Чибис упоминает о нем впервые, и еще так, словно я должен об этом знать. Еще мне очень интересно, как законченного наркомана Куликова мог кто-то привлечь для охраны процесса передачи партии героина. Несчастный Руслан Куликов страдает непроизвольным мочеиспусканием и каловыделением при приеме наркотиков, он уже не может даже «переломаться всухую», и скоро его жизни угрожает опасность от истощения. На такой стадии заболевания его мучит не голод, а мысль о том, где он найдет дозу завтра. Об этом знают если не все, то очень многие. И о какой охране может идти речь, если Русик в «ломке» представляет собой буйного сумасшедшего, а в кайфе — благодушного шизика? Нескладуха.