– Пинаколаду, пожалуйста.

– Кого-кого? – изумился бармен, в оттопыренных ушах которого пиратски блестели увесистые золотые кольца. – У нас только водка и фанта.

– Тогда водку и фанту, – вздохнула я, – в пропорции один к четырем.

В стакане, который он ловко метнул в мою сторону, плескалась слабо подкрашенная оранжевым жидкость, из чего я сделала вывод: желанная пропорция была соблюдена в пользу водки. Расплатившись, я сделала огромный глоток и, как могла, попробовала абстрагироваться от происходящего вокруг.

Время от времени я посматривала на часы. Десять минут пролетели как одна, но Яна так и не появилась. Видимо, все-таки придется проявить жесткость и показать ей, кто в доме хозяин. Да и выхода у меня другого нет, судя по всему. Я нашарила в сумочке мобильный и уже собиралась набрать Леркин номер, когда вдруг увидела рядом с собой благоухающую застарелым потом любовь Яны, патлатого Дэна.

– Где Яна? – пытаясь перекричать музыку, спросила я.

Юнец наклонился ко мне так низко, что я почувствовала, как из щербатой расщелины его обветренного рта разит алкоголем и мятной жвачкой.

– Не знаю, – развел длинными тощими руками он, – мы целовались на балюстраде, а потом она увидела Нинку и убежала с ней.

– Кто такая Нинка?

– Подружка ее, видимо. Между прочим, местная достопримечательность.

– Что же в ней такого особенного? – спросила я скорее машинально, нежели с искренним интересом.

– А она здесь все время, – расхохотался патлатый, – если бы я не знал о существовании экстази, то голову бы сломал – откуда у Нинки столько сил. Она здесь днем билетершей работает, а каждую ночь здесь отвисает. Спит в перерывах на диванчике в холле… А вот же она!

Он приветливо махнул долговязой девице изможденного вида, которая пробиралась к нам сквозь танцующую толпу. Разрекламированная Нинка будто бы состояла из одних острых углов. Скруглить бы ее чуть-чуть, откормить – может быть, и прослыла бы хорошенькой. Доминантой ее узкого лица был, несомненно, длинный нос, ее ножки были не толще стволов комнатной пальмы, и даже взгляд ее небольших серых глаз был острым – внимательным и колючим. Нина была серьезна и – в отличие от большинства присутствующих – трезва.

– Нинок! – Патлатый закрыл глаза и вытянул губы в трубочку, но она только мимоходом бросила: «Заткнись!» – и устремила взгляд на меня.

– Это вы с Яной пришли?

– Я. А где она?

– Пойдемте скорее, у нас проблемы, – нахмурилась Нина, – Янка в туалете, она сейчас копыта откинет.

– Ч-что? – заикаясь, переспросила я.

Нина схватила меня за руку и потянула за собой.

– Потом поговорим. У вас есть мобильник? Надо вызвать «скорую», срочно.

У меня хватило ума вызвать платную «скорую». Вежливые улыбчивые врачи в чистенькой синей униформе не задали ни одного вопроса. Едва бросив взгляд на Янку, распластавшуюся на грязном кафельном полу клубного туалета, они переглянулись, и медсестра понимающе кивнула. Профессионально выверенным движением она разрезала рукав Янкиной кофты, вынула из чемоданчика шприц и резиновый жгут. Нечто мутновато-желтое, медленно смешавшись с венозной кровью строптивой девчонки, ничего не изменило – отголосок румянца не тронул ее осунувшегося лица, ее грудь не заколыхалась в привычном ритме глубокого дыхания.

Яна была так бледна, словно собиралась сыграть роль японской гейши и уже успела покрыть лицо толстым слоем белил. Ее глаза были закрыты, белые губы подрагивали, будто бы в судороге.

– Надо ехать в больницу, – сказала врач, блондинка с милым усталым лицом, – надеюсь, что-то еще можно изменить.

Я похолодела.

Не люблю вспоминать ту ночь. Я сидела в пахнущем хлоркой и лекарствами коридорчике клиники и беззвучно бормотала что-то просительно-бессвязное, обращенное, кажется, к Богу, в которого я никогда до конца не верила. Сердобольная нянечка предложила отдохнуть в пустой ординаторской, но я знала точно: несмотря на усталость, мне все равно не уснуть.

В половине пятого утра ко мне подошел врач. У него была снулая походка человека, который никак не может привыкнуть к ночной работе. Он плыл по коридору, а я с замирающим сердцем пыталась понять, что означают его скорбно опущенные плечи. Он просто устал? Или… или, может быть, тоскливо несет мне плохое известие?

Я встала к нему навстречу… и тут же осела обратно в неудобное кожаное кресло. Колени были ватными, ноги объявили забастовку.

– Кашеварова? – устало уточнил он.

У меня пересохли губы, а голос отчего-то стал низким и грубым, как у алкаша из подворотни.

– Да… Она жива?

Его губы растянулись в подобии улыбки.

– И даже здорова. Мы сделали промывание желудка и капельницу.

– Слава Богу, – чуть не расплакалась я.

– Надеюсь, мне не надо объяснять причину, почему так вышло? – Его глаза блеснули арктическим холодом.

– Нет, – мужественно встретила я его внимательный взгляд, – все дело во мне. Я ее упустила.

– Пока нет, – покачал головой врач, – могу сказать с уверенностью, что девочка не наркоманка. Так, любительница. Если вы проведете соответствующую работу, вполне возможно, что все изменится.