Вернувшись на «Ташкент», я объявил командному составу корабля:

— Итак, завтра идем с эскадрой на Кавказ. Будем считать это плавание ходовыми испытаниями после ремонта. Все, что нельзя было проверить на стоянке, проверим в море. Как полагается, начнем с того, что определим скорость хода на мерной миле…

Затем собрались партийные и комсомольские активисты. Шел деловой, предельно конкретный разговор о завтрашней задаче, о том, на что требуется обратить особое внимание. Поход предстоял достаточно напряженный, тревожной была общая обстановка. И все же этот вечер остался в памяти как что-то светлое, праздничное. «Ташкент» был снова в строю. Вернулся в строй и я.

В мирное время Сурин добрался бы до высших флотских инстанций, но не допустил, чтобы после такого ремонта корабль отправился без предварительных испытаний в морской переход, составляющий сотни миль. Теперь старший инженер-механик «Ташкента», разумеется, и не пытался протестовать против отмены контрольного выхода. Однако вся программа проверки корпуса и механизмов на ходу выполняется еще строже.

Внешне это похоже на ту «особую вахту», которую Павел Петрович выставлял в аварийных отсеках и вокруг них, когда лидер возвращался из-под Одессы с затопленным пятым кубриком и полуоторванной кормой. Как и тогда, опытнейшие старшины и краснофлотцы настороженно прислушиваются к звуку работающих турбин, дежурят в коридорах гребных валов и в румпельном отделении, наблюдают за корпусом в тех местах, где он заново сварен и склепан.

А Павел Петрович, сосредоточенный и хмурый, с неизменной записной книжкой в руках, неутомимо обходит свои дополнительные посты. Специальными наблюдениями и замерами заняты его помощники — командиры групп. Раны корабля залечены. Но машины впервые после этого вращают гребные винты, и инженер-механик еще не уверен, что не выявятся какие-нибудь дефекты, быть может, очень серьезные.

Отстав от эскадры, мы ранним утром определили скорость хода на мерной миле между Херсонесом и Балаклавой. Затем «Ташкент» прошел малым, средним, полным ходом значительные отрезки маршрута. И вот уже догоняем ушедшие вперед корабли самым полным. Павел Петрович тревоги не бьет, снижать ход не требует. Значит, пока все в порядке.

На борту лидера — несколько рабочих, занимающихся противоминным защитным устройством. Во время ремонта оно было перемонтировано, но что-то снова капризничает. Впрочем, чем дальше от берегов Крыма, тем меньше беспокоит это и старпома, и штурмана. Немцы сюда уже не залетают, и магнитных мин можно не опасаться.

А рабочие, доискиваясь причин неполадок, весь день проверяют различные участки обмотки. Замечая на палубе этих гражданских людей, вспоминаю про нашу пассажирку. Она наверху не показывается, наверное, Фрозе велел ей сидеть в каюте и не мозолить глаза морякам, занятым службой.

Сам помощник в приподнятом настроении, полон энергии. Когда снимались со швартовов по боевой тревоге и Фрозе помчался в корму на свой ЗКП, я услышал, как он весело похвастался кому-то на бегу:

— Опять я второй командир корабля! Соскучился уж — с августа им не был!

Называть себя в шутку вторым командиром Фрозе любил и раньше. Шутка шуткой, но случись что со мной и Орловским, окажись выведенным из строя главный командный пункт — и помощнику пришлось бы управлять лидером с запасного. На тренировках мы проигрывали такой вариант не раз. А под Одессой фактически пришлось переносить на кормовой мостик управление рулем.

Мы уже почти догнали эскадру, когда на мостик неторопливо поднялся Павел Петрович Сурин. Вид у него строгий и торжественный. Приблизившись ко мне, командир БЧ-V вытягивается, прикладывает к фуражке руку и рапортует:

— Товарищ командир корабля! После произведенного ремонта отклонений от норм в материальной части нет. Корабль может плавать нормально.

Слова сухие, официальные, но надо знать Сурина, чтобы оценить значение такого вот, без всяких оговорок, доклада.

Я крепко жму Павлу Петровичу руку. Механик стоит передо мною высокий и худой, с осунувшимся от бессонных ночей лицом. Но глаза веселые: сейчас у него словно гора свалилась с плеч. Столько тревог и сомнений осталось позади! О многих из них мне, наверное, даже неизвестно — мало ли ремонтных проблем возникало и решалось, пока я плавал на «Фрунзе» и лежал в госпитале.

Передаем на флагман семафор о результатах ходовых испытаний. «Ташкент» занимает свое место в походном ордере эскадры.

Вдоль кавказского берега корабли идут военным фарватером, за пределами которого на карте обозначено: «минные поля». Присутствие их у побережья совершенно естественно: это защита от неприятельских подводных лодок, которые всегда могут появиться, да и появлялись уже у наших кавказских портов.

Еремеев, как и положено по его штурманской должности, весьма внимателен к любым предупреждениям о минной опасности. Он всегда неусыпно следит, чтобы при маневрировании на фарватерах «Ташкент» не очутился слишком близко к их краю.