Кажется, вот-вот эсминец перевернется. Но вместо этого почувствовался вдруг не очень сильный толчок всем корпусом и заскрежетало под килем — корабль коснулся песчаного грунта. До отмели мы его все-таки довели. Но как боевой корабль эсминец «Фрунзе» фактически уже не существовал.

Бомбардировщики, разрядившись наконец, скрылись, но вряд ли окончательно. К борту эсминца подходит буксир «ОП — 8». Он невредим — все пикировщики атаковали эсминец. На буксир переносят раненых, затем перебирается остальная команда. Подплывают те, кто успел броситься в воду. Мы с командующим эскадрой оставляем эсминец последними.

Чтобы перейти на буксир, надо сделать большой шаг, вроде прыжка. На это у меня не хватило вдруг сил, и я очутился в воде. Меня вытаскивают, и буксир отваливает от борта эсминца. Лев Анатольевич уже распоряжается на мостике.

Хочу подняться на мостик и я, но, сделав несколько шагов по палубе, чувствую, что трапа не одолею. Рядом появилась девушка с санитарной сумкой. Должно быть, она плавала на буксире коком, потому что привела меня на уютный маленький камбуз, где совсем по-домашнему топилась плита. Тут, у пышущей жаром плиты, она и сделала мне первую перевязку.

— Осколки вытащат потом, это я не сумею, — сказала морячка. — А теперь пойдем в кубрик. Там у меня уже лежат ваши. Уложу и тебя на койку.

Ее заботливость трогала. И было приятно, что она, не обращая внимания на ранги, так сердечно говорит раненому «ты». Но в кубрик я все же не пошел, остался на палубе.

О том, что произошло в этот злополучный день дальше, вряд ли стоит рассказывать так же подробно. Самолеты вернулись снова и атаковали буксир. Бомба попала в него при первом же заходе. «ОП — 8» стал тонуть.

Я крикнул в люк кубрика: «Всем наверх!» Девушка-кок помогала раненым краснофлотцам выбираться на палубу. Буксир сильно кренился, чуть не опрокинулся, но капитан сумел прижать его к краю отмели. Словом, повторилось примерно то, что было уже пережито на «Фрунзе». И гражданская команда буксира вела себя так же мужественно, как экипаж эсминца. Моряки до последней минуты оставались на своих постах.

Когда буксир уже сидел на грунте, я снова оказался около люка кубрика, где раньше находились раненые. Глянул — а там барахтается, выбиваясь из сил (кубрик затопило через пробоины), и никак не может дотянуться до комингса все та же девушка. Я опустился на палубу, хотя это было очень трудно, и протянул ей здоровую руку. Ухватившись за нее, девушка выбралась наверх.

Потом я не раз ругал себя за то, что не узнал даже имени отважной морячки, которая прямо геройски держалась под огнем врага. Очень бы хотелось услышать, что она пережила войну, здорова и счастлива!

«Юнкерсы» еще несколько раз пронеслись над сидящим на мели буксиром, обстреливая его из пушек и пулеметов. На «ОП — 8» появились убитые и раненые. Уже тут, на борту буксира, пуля фашистского стервятника оборвала жизнь инженер-механика «Фрунзе» Зызака. В числе легко раненных был и Л. А. Владимирский. Вскоре примчался торпедный катер, на котором все раненые были доставлены на Тендру. Там, оказывается, действовал небольшой госпиталь Дунайской военной флотилии, ушедшей уже с Дуная. Здоровые моряки, не дожидаясь оказии, добирались до косы вплавь.

В этот госпиталь попал и я. Контр-адмирал Владимирский после перевязки отправился на том же катере в Одессу. Он зашел попрощаться, когда меня начали готовить к операции. Мои дела оказались хуже, чем я думал.

— Прежде всего будем зашивать желудок, задело и его, — объявил мне главный хирург госпиталя дунайцев Н. Загуменный. — Благодарите судьбу, что вовремя к нам попали. Часа через два было бы поздно…

Очнулся я только на следующий день. Доктор Загуменный сидел у моей койки.

— Ну, теперь все должно быть в порядке, — сказал он. — Залатал вас как будто надежно.

И тут же сообщил, что, по поступившим на Тендру сведениям, десант в Григорьевке высажен успешно, наши войска под Одессой атакуют противника.

Что могло быть радостнее этого известия! Ведь после того как пикировщики за какой-нибудь час разделались с канлодкой, эсминцем и буксиром, не выходила из ума судьба основного отряда — дошли ли корабли с десантом до места.

Меня перенесли в санитарный У-2, замаскированный в кустарнике около госпиталя. Попутчиком оказался раненый командир дивизиона дунайских мониторов капитан 2 ранга Н. Кринов. Самолетик разбежался и пошел на бреющем к Севастополю. Уже когда благополучно сели на Куликовом поле и нас стали выгружать, летчик поделился оставшимися позади тревогами: привязался было «мессершмитт», но счастливо удалось уйти, прячась в складках крымских долин…

Несколько дней я был в тяжелом состоянии и почти не замечал окружающего. А в севастопольский Морской госпиталь тем временем дошли подробности высадки Григорьевского десанта, и в палатах только о нем и говорили. Настроение у всех поднялось. Успех этой операции многим казался началом коренного изменения обстановки под Одессой.

Как-то, когда мне стало уже лучше, я увидел в палате Льва Анатольевича Владимирского. Он тоже в конце концов оказался в госпитале, но засиживаться здесь не собирался: рана быстро заживала.