Шрифт:
Тепло. Где-то было тепло. Она поплыла. Нет, это кружилась голова. Тело осталось где-то там, бедное, ничтожное, тяжелое, со льдом в костях.
– Мариамне!
Имя? Но это не ее имя!
– Мариамне!
Еще раз. Другой голос. Торопливый. Сердитый?
– Мариамне!
Повторенное трижды имеет власть. Но не над Мериамон. Она засмеялась. Кругом грохотало. Никаких слов. Никакого имени. Только ветер, и дождь, и холод, но ей было так тепло, так хорошо, так легко…
– Проклятие, это свыше ее сил!
Слова. Такие громкие, пронизывающе-резкие.
– Началась лихорадка. – Говорит кто-то другой, тише, спокойнее. – Она или умрет, или выкарабкается. Одно из двух. Решать будут боги.
– Боги? – Короткий, горький смешок. – Ты еще веришь в них?
– Я верю, что в мире есть много такого, чего мне не понять.
– Царь верит каждому их слову. Он принесет меня в жертву любому из них, если она умрет.
– Почему? Что ты мог сделать? Ты же страж, а не врач.
– Это я виноват, что она заболела.
Тихий голос зазвенел насмешливо:
– Да, конечно, ты мог бы остановить ее. Или ты приказал бы дождю прекратиться и ветру утихнуть?
– Я мог бы заставить ее поехать в фургоне вместе с персидскими женщинами. Они бы не возражали. Они ее любят.
– Наверное, – сказал другой голос. Женский.
– Наверное, об этом еще стоит подумать, – сказал мужчина. – Их шатры теплее; там все эти ковры, подстилки – и там спокойнее. За ней там будет хороший уход.
– Лучше, чем здесь?
Таис. Это говорит Таис. И Нико, рычит, злой, испуганный.
Ничего удивительного, если он искренне верит, что Александр сурово накажет его за ее болезнь. Он продолжал:
– Она больная слишком серьезно, чтобы я мог за ней ухаживать как надо. Тебе тоже не справиться. И лазаретный фургон не место для больной женщины.
Они помолчали. Затем Таис сказала:
– Я попрошу Барсину.
– Но… – начал Нико. Тишина. Порыв холодного ветра.
– Дождь немного стих. Я могу пойти. Филинна! Пойдем со мной.
Холодный поток прекратился, и Мериамон охватило тепло. Она открыла глаза, с трудом подняв тяжелые веки.
Сумрак. Мигание лампы. Огромная тень двигалась по стене. Это не была ее тень. Ее тень ушла. Ушла…
Нико подхватил и уложил ее. Она сопротивлялась.
– Моя тень! – кричала она ему. – Моя тень! Я не могу…
Он явно ничего не понимал, а она ничего не могла ему втолковать.
Не по-египетски.
Она вспомнила греческие слова, с трудом, запинаясь, произнесла:
– Я не могу найти свою тень.
– Она прямо позади тебя.
Она пыталась вырваться из его рук. Он укачивал ее, как ребенка. Для него она и была не больше ребенка.
– Это не моя тень. Моя тень!
– Она здесь, – сказал он. Он ничего не понимал. – Она здесь. Успокойся, отдохни.
– Это не… – Она замолчала. Он ведь не знает. Мериамон сжала губы и легла, пытаясь отдышаться. В легких ее было мало воздуха.
– Я больна, – сказала она и замолчала. Ей это совсем не нравилось.
– Ты больна. – Нико продолжал удерживать ее. Он ее даже укачивал. Его лицо был совсем не так ласково, как его рука, на сгибе которой она лежала. Он выглядел рассерженным.
– Давно?
Он всмотрелся в нее.
– Ты не бредишь?
– Немного. Скажи мне, давно?
– Со вчерашнего дня.
– Со вчерашнего… – Ее голова склонилась на его грудь. – Два дня. И – две ночи?
– Только одна.
У нее вырвался стон:
– О боги, моя тень!
– Тише, – сказал Нико.
Она молчала. Ее тень ушла. Ей нечего было послать в погоню, потому что в ней ничего не осталось: ни силы, ни власти. Болезнь опустошила ее.
Немного погодя Мериамон вспомнила другое слово:
– Сехмет?
– Она здесь.
Мягкая лапка, острые коготки, вопросительное мурлыканье.
– Сехмет, – сказала Мериамон. Легкая кошка скользнула на колени Нико, где лежала Мериамон. У нее не было сил взять кошку. Сехмет терлась о подбородок Мериамон и мурлыкала.
Нико улыбался, но, заметив взгляд Мериамон, сразу принял свой обычный суровый вид.
– Ты на самом деле пришла в себя.
– Немного. – Мериамон вздохнула, закашлялась. Он напрягся, его рука сжала ее до боли. – Осторожнее, – сказала она.