– Я понимаю, – произнес Александр мягко, едва слышно за пением ветра. Чем спокойней он говорил, тем больше хмурился, огонь в нем разгорался все выше. – Царь приносит жертву здесь. Вы не допустите этого царя в стены города. Вы не передумаете?

– Мы не можем, – отвечал посланник. Александр вскинул голову. Краска отхлынула от его лица, глаза сверкали, широко раскрытые, устремленные на город.

– Я совершу жертвоприношение, – сказал он. – Даю вам слово.

– Тогда тебе придется ждать долго, – отвечал посланник. Он тоже побледнел, это было видно даже под бородой и загаром. Бледность Александра была вызвана яростью, бледность посланника – злобой, но более того – страхом. Но он не собирался уступать – и Александр тоже.

– Я буду ждать столько, сколько понадобится, – сказал Александр. – Я не двинусь отсюда, пока не совершу жертвоприношение.

Даже его люди задохнулись, услышав это. Они видели город на скале, и простор моря, и корабли, крошечные по сравнению с исполинскими стенами. Сорок пять метров была высота этих стен. Никто никогда не преодолевал их. Никто никогда не брал город.

Александр улыбнулся, глядя на них.

– Я возьму, – сказал он. – Я совершу свое жертвоприношение.

– Это не безумие, – сказал Птолемей. – В этом есть определенный смысл.

– Безумный смысл, – возмутился Нико. – Ты хорошо разглядел это место, где расположен этот город? Между ним и нами полмили воды, у нас нет кораблей, а царь взбесился, потому что ему сказали, что он не получит, чего хочет.

– Я бы сказал, он зол, – заметил Птолемей. – Он терпеть не может, когда ему перечат. Но разума он не лишился. Как раз думать он способен. Вспомни, что мы здесь делаем. В Тире целый флот, платят ему персидским золотом, построили его и плавают на нем в основном финикийцы. Возглавляет его, можешь быть уверен, тирский царь. Он может прийти сюда с целой армией, обеспечить ей снабжение, высадиться, когда ему придет в голову сражаться, держать эту армию недостижимой для нас, когда ему захочется отдохнуть, и тем самым лишить нас всех шансов сбросить персидское ярмо.

– Да знаю я! – вспылил Нико. – Готов поспорить, что я знаю это не хуже тебя. Но он не сумеет взять Тир. Как он собирается сделать это? На крыльях?

– У него есть план, – возразил Птолемей. – Вот увидишь.

– Да? И долго этого ждать?

– Сколько нужно, – ответил его брат. Мериамон не помнила, как зашла так далеко вдоль берега. Сначала она была в женском конце лагеря, а теперь оказалась дальше царского шатра, опираясь на копье, которое кто-то воткнул в песок и позабыл, и слушала разговор Нико с братом. Вокруг были и другие люди. Все они кричали, повторяя примерно то же, что говорили Птолемей и Нико. Большинство из них думали так же, как Нико.

Царь ушел. Так же поступили и тирцы, отплыв на одной из своих лодок и, без сомнения, радуясь, что остались в живых. Гнев царя имел запах раскаленного железа, он висел в воздухе, заставляя белеть глаза мужчин.

– Он не может сделать это, – сказала Мериамон.

Ее голос четко прозвучал в тишине. Нико резко повернулся, быстро, как испуганный кот. Она встретилась с ним взглядом.

– Он не может сделать это, – повторила она. – Он не может оставаться здесь. Ему надо своротить небо и землю, чтобы взять этот город. Что же будет со страной Кемет?

– Во имя богов, что ты здесь делаешь?!

Его возмущение не волновало ее. Даже опираясь на копье, Мериамон пошатывалась, колени ее подгибались, руки ослабели. Но она хотела получить ответ.

– Что же будет с моей страной? Во что она успеет превратиться, пока Александр тешит свою гордыню, осаждая Тир?

– Ладно, – сказал Птолемей. – Твоя страна подождет. Она еще может подождать.

– Месяцы! – закричала она. – Годы! Это слишком долго! Это – слишком…

Нико подхватил ее. Мериамон удивилась. Она могла бы ожидать, что это сделает Птолемей, поскольку Нико так не нравилось быть при ней нянькой, и он так ловко отделался от нее, оставив на попечение персидских женщин. Но он подхватил ее, когда она падала, не дав ей ушибиться, и при этом ругался, что не может поднять ее одной рукой. Его брат сделал это вместо него, словно и не заметив ее ничтожной тяжести.

– Слишком долго, – повторила Мериамон.

– Очень может быть, – ответил Нико, – если ты убьешь себя, беспокоясь об этом. Я сверну этим бабам шеи, честное слово! Как они могли позволить тебе выйти, полумертвой, в лихорадке, и как ты могла дойти так далеко…

– Не знаю, – отвечала она, – как я добралась сюда. Разве ты не доволен? Царь убьет их вместо тебя, если мне не станет лучше.

– Я убью тебя, – прорычал Нико.

– Послушайте, – вмешался Птолемей. Он был обеспокен; его брови нахмурились, когда он взглянул на Мериамон. Но он был также и доволен. – Послушайте меня. Я отнесу тебя туда, где тебе положено быть, госпожа, а тебе, Нико, наверное, стоило бы некоторое время присмотреть за ней. Ты же знаешь, что она права. Ты спихнул ее Барсине. Не хотел бы я слышать, что скажет царь, если узнает об этом.

– Он знает, – ответила Мериамон. – Он приходил, но сказал только, что я очень худая.

– Ты действительно худая. – Птолемей двинулся в путь. Он шагал размашисто и твердо, нес ее без труда, время от времени кивая знакомым. Они смотрели удивленно. Мериамон болезненно ощущала их взгляды, потому что у нее не было тени, чтобы защитить ее. Она забыла о своей тени. Мериамон попыталась освободиться.

– Нет, – сказала она, – не надо снова туда.

– Не надо к женщинам? – Птолемей смотрел хмуро и удивленно. – Тебе там будет лучше всего, пойми. Барсина даже немного изучала медицину у греческих врачей. Таис не сумеет так хорошо заботиться о тебе.