Произошло это 4 октября, и позднее – уже в Оптиной – старец, вспоминая прошлое, вдруг сообразил, что это день памяти святых Казанских чудотворцев Гурия и Варсонофия (а сам он при постриге получил имя второго): «Господи! да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра!»

В Казани полковник Павел Плиханков жил с 1884 года. Он служил при штабе Казанского военного округа. Странен для многих был этот полковник… Одинокий (мачеха и тетка в это время жили отдельно от него, в Оренбурге), неразговорчивый, если когда и разговорится, то более с лицами духовными, особенно с монахами.

– Слыхали ли вы, Павел-то Иванович с монахами сошелся! Чай с ними пьет, беседует…

– Неужели? Вот несчастный человек..

Старец вспоминал, что его в то время считали едва ли не сумасшедшим «или, по крайней мере, не вполне нормальным». Он ведь был принят как свой в самых аристократических домах… А должность-то у него в штабе была не маленькая; он занимался «мобилизацией всех армий Восточной России», был на лучшем счету у начальства.

Но вот он впервые пришел во время Великого поста в Иоанно-Предтеченский монастырь, находившийся вблизи Казанского кремля. Исповедался, причастился. Между прочим спросил у одного монаха, как зовут игумена обители.

– Отец Варсонофий, – был ответ.

– Что-то знакомое в этом имени…

– Да вы, верно, слышали о святителе Варсонофий. Войдите в кремль, там-то, в Спасо-Преображенском монастыре, почивают его святые мощи. Он был основателем обители той, а прислан был в Казань с архиепископом Гурием из Москвы царем Иваном Грозным. Это первые Казанские святители и чудотворцы! Есть и служба им, написанная святителем Димитрием Ростовским…

С этого дня полковник Плиханков стал часто молиться у Казанского чудотворца, испрашивая у него покровительства себе.

Вспоминая все это, старец удивлялся обилию намеков, которые делал Господь штабному офицеру… Ведь он в Оптиной был «случайно», не прося об этом, наречен при постриге Варсонофием, и именно в честь Казанского святителя.

В казанский период жизни Павел Иванович утвердился в мысли уйти в монастырь. По делам службы ему приходилось ездить в разные места. Вот приехал он в Москву узнал, что в одном из армейских храмов служит отец Иоанн Кронштадтский, и поспешил туда. Когда вошел он в алтарь, о. Иоанн переносил Святые Дары с престола на жертвенник, то есть Литургия кончалась. Поставив чашу, он увидел военного, подошел к нему, поцеловал ему руку и молча отошел к престолу. Присутствовавшие переглянулись: конечно, это какое-то важное предзнаменование, – не будет ли этот полковник священником?..

То ли в Петербурге, когда он был прикомандирован к Преображенскому полку как курсант офицерских штабных курсов, то ли здесь, в Казани, видел Павел Иванович митрополита Санкт-Петербургского Антония, с которым беседовал о духовных своих заботах, и тот подарил ему только что вышедшие из печати «Откровенные рассказы странника духовному отцу своему». Прочел, задумался: «Да, вот еще какой есть путь спасения, весьма надежный: Иисусова молитва». Кто-то из монахов благословил его четками. Стал он творить Иисусову молитву, но что тут началось! Бесы поднялись против него: стали раздаваться в его комнатах шелесты, стуки, шептания, удары в стену, в окна… Жутко стало… Четыре месяца продолжалось это, и Павел Иванович прекратил занятие Иисусовой молитвой, за что позднее укорил его старец Амвросий: «Надо было продолжать». А потом, уже в Оптиной, стал о. Варсонофий делателем Иисусовой молитвы, сначала устной, потом и умной. От духовного отца его, старца Анатолия (Зерцалова) достались ему записки преподобных Василиска и Зосимы о Иисусовой молитве – писание удивительное, сокровенное, если кому и читать – только посвященным в тайны этого делания.

Проплыл будущий старец по Волге, побывал во многих монастырях. «Я переживал минуты такого духовного восторга, – вспоминал он, – что с радостью согласился бы, чтобы резали и жгли мое тело, делали бы с ним что угодно». Но ни в одном из этих монастырей не решился остаться. Он положился на волю Божию. Господь все устроит!

Однажды, явившись в штаб с докладом, увидел он на одном из столов книжку православного журнала, в котором оказалась статья об Оптиной Пустыни и о старце Амвросии. Павел Иванович тут же сел, прочитал ее и как-то сразу решил – ехать в Оптину Пустынь. В конце августа 1889 вода он взял отпуск и отправился в Москву, а оттуда в Калугу, Козельск, – и вот Оптина. Старец Амвросий в то время находился в Шамордине. Он выслушал Павла Ивановича и сказал: «Искус должен продолжаться еще два года, а после приезжайте ко мне, я вас приму».

О. Амвросий предложил ему до Рождественского поста поговеть четыре раза и сделать пожертвования в некоторые храмы. Перед отъездом Павел Иванович еще раз побывал в Скиту. Он полюбился ему, тихий, цветущий, как сад. Все трогало его здесь – и негромкий, пустынный звон колоколов, и умилительность службы в храме Собора Иоанна Предтечи, торжественность старинных напевов, молчание векового бора вокруг…

Возвратившись в Казань, Павел Иванович оставил дорогую квартиру, продал обстановку и переехал на житье в меблированные комнаты, устроившись там почти по-монашески. Он взял к себе на воспитание двенадцатилетнего отрока – сына коридорного служителя. Этот отрок через несколько лет поступил в монастырь.

В ноябре 1889 года Павел Иванович заболел и пришел в такое тяжкое состояние, что пришлось позвать священника как к умирающему. Священник прочитал молитвы и начал его исповедовать, но больной был так слаб, что мог повторять лишь одно слово: «Грешен…» Это было семнадцатого числа. Приобщившись Святых Христовых Тайн, он получил некоторое облегчение, но доктор ему прямо, как военному, сказал, что у него очень мало возможностей дожить и до утра… Денщик укрыл его потеплее, и он забылся с мыслью: «Ты сейчас умрешь». Но вдруг произошло что-то такое, что он мог понять только как Божие посещение. Сначала раздался, как бы с неба, удар колокола. Потом послышался явственный голос в душе: «Будешь жив». И все существо его наполнилось чем-то новым, благодатным, словно он возродился – на пороге смерти к какой-то новой жизни. Утром он попросил денщика прочесть ему дневное Евангелие, – и была притча о бесплодной смоковнице. «Это о моей прошедшей жизни», – подумал он. Прошлая жизнь его кончилась.