— Я вам ничего не должен…

Долго, до позднего вечера беседовал Конрад с Зарсом, а бобины с пленкой вертелись в такт разговору, выдавая звук в колонку усилителя, стоявшего на столе у шефа, около которого, помимо хозяина, сидели Онуфриевич и Казимир. Федор болел…

…Еще через месяц шеф ушел на пенсию. Болен он, безусловно, был. И во время решения об уходе находился в госпитале. Новый шеф не стал дожидаться выхода предшественника на день или на два. Он занял кабинет старого сразу с выходом приказа. Собственно говоря, ему для этого надо было лишь пересечь приемную. Их кабинеты были напротив. Одни говорили, что мог бы и подождать. Другие настаивали, что такое учреждение не может оставаться без главы ни на минуту. Стол старого шефа был из кабинета нового шефа вынесен, его взял себе Онуфриевич, а года через три он оказался в кабинете у Конрада. Новый шеф сразу же приблизил к себе Федора, тот хорошо писал любые речи. Исполнять обязанности Федора поставили Конрада. Казимир не обиделся. Он сказал, что все, что делается, делается к лучшему.

— Посмотри, — сказал раз Казимир, — копия брачного свидетельства Панченко. Весна 1944 года. Все цветет. Друзья — кто в тюрьме, кто в земле. Счастливый жених! — и положил на стол копию свидетельства.

— Ты дальше все обработал?

— Естественно.

— Ну и?

— Невеста известная. Подлинная. Свидетели жениха — фальшивые, выступали под чужими фамилиями. Таких в природе нет и не было. Такие же поддельные, как и жених. Заметь, женился как фельдфебель немецкой армии. Но не под своей настоящей фамилией.

— Как ему навесили звание на фальшивую, под такой и жену решил осчастливить? Она здесь?

— Жена? Нет, что ты. Рагозин смылся в Лиепаю летом сорок четвертого. Ригу освободили 13 октября, и она вышла замуж за солдата, уехала с мужем отсюда и вскоре родила. Дочь у них.

— Искать мы будем? — спросил Конрад. Казик подумал и ответил:

— Шеф бы не искал. Он сказал бы так: «Дочери пятнадцать лет, ну поговорите вы с матерью. Поиграете ей на нервах. А ей вспоминать об этом убийце — себя убивать. Слезы. Дочь с расспросами. Матери врать надо».

— Думаю, что шеф правильно рассуждал. И еще он бы закончил так: «Хотите заниматься видимостью работы? Не советую», — дополнил Конрад. — Ты помнишь, при одном из разборов дела он сказал, что мы выйдем на непростые фигуры германской разведки?

— Если мы с тобой будем так много цитировать шефа или выражать свои мысли под маркой его изречений, то смотри, можем и перестать быть понятыми, — заметил Казик.

— Ладно, не будем зарываться, но и пугаться-то нам некого. Дело общее.

— Это ты так думаешь. Однако учти, новое начальство обычно начинает с того, что забраковывает дела и особенно методы старого, — учил Казимир, — хотя само в профессиональном плане еще «плавает».

— Слушай, у нас свои дела: Зарс — раз, бывший Граф, а ныне гражданин Шелестов Петр Анисимович — два. Я его тоже беру на себя. За тобой славная тройка из купе вагона Рига-Гамбург: Лицис, Кромс и этот, как его, когда Зарс чуть не забыл, что купе обычно рассчитано на четверых и выдал нам еще напоследок Брокана Антона, поехавшего учиться в Римскую духовную академию. Попозже перераспределимся. Согласен? — спросил Конрад.

— По рукам. Но это надо доказать еще, что Шелестов в прошлом носил дворянский титул, — пожал плечами Казик.

— Возможно, я этого и не докажу. Он из крестьян, откуда-то из-под Запорожья, это точно. Рассказывать прямо, как его абвер ввел в лагере в дворянское сословие и при этом он потерял свою невинность командира Красной Армии, — смысла особого у него нет. Но с фактами ему придется считаться, — ответил Конрад.

— Слушай, а ты на Артиллерийской давно был?

— Ты имеешь в виду у Елены и Анны? Я стараюсь там не бывать. Зачем расстраивать людей? Они же не помнят, кто привел туда этого турка. Им было не до него. Гостей полно, как хороших знакомых, так и не очень. Невеста с женихом заняты друг другом, Анна была на подхвате.

— Интересно, участвовал ли он потом в их допросах?

— Тогда бы вспомнили. Рагозина и Штайера они помнят отлично.

— Ты упоминал, что жена бухгалтера Лидумса всю жизнь практически у окна просидела, будучи парализованной. А дом-то наискось, почти напротив, — задумчиво произнес Казимир.

— Прошло семнадцать лет! Это нереально.

— Подожди, подожди! Представь себе: жена бухгалтера была тоже на семнадцать лет моложе. Свадьба напротив в доме запоминается. Улица тихая. Сколько на этой улице было свадеб во время войны? Сделай снимки сильно увеличенных голов Эриса и Графа со свадебной фотографии. Это все неофициально покажешь. Попробуй.

— Ну что ж, уговорил. Попробуем. Ты посмотри лучше сюда. Этот ворох — копии его автобиографий после войны. И ни в одной не пишет, что участвовал в деятельности «Рижского партизанского центра», — воскликнул Конрад. — О чем это говорит?

— Парирую. Организация-то оказалась аферистов. Стеснялся. На себя тень бросит.

— Откуда же ему было знать об этом?

— Руководство партизан поделилось. От тех же Балода и Грома.

— Но все равно задания «центра» выполнял, под его флагом в отряд шел. Мог и попытаться опровергнуть такую характеристику, — не сдавался Конрад.