74

С.Г. Гиндикин, математик, профессор университета Рат герс, США

заметил, что Израиль Моисеевич может быть внесен в книгу Гиннеса как человек, активно работавший в математике дольше всех -74 года, с 20 лет до 94.

(Мне известны пять работ Израиля Моисеевича из разных областей математики, опубликованных в 2005 г., когда И.М. было 92 года. Кроме того, две работы 2006 г. по клеточной биологии и по структурам белков, одна работа 2007 г. по структурам белков. Последнюю я включал в лекции для студентов. Удивительным образом, эта работа, имеющая четырех авторов, такова, что я не могу себе представить её написанной кем-либо, кроме Израиля Моисеевича. Хотя, физически, он сам не был в состоянии писать текст. — А.Ал.).

«Многие сегодня пытаются объяснить «феномен Гельфанда». Я уверен, что любые такие объяснения звучат тривиально, а мы, кто знал его, можем лишь припомнить выразительные проявления личности Израиля Моисеевича. К его 75-летию на Западе был издан сборник в его честь, я был составителем вместе с Зингером. Неожиданно Израиль Моисеевич подробно рассказал мне о начале его математической жизни. Я был поражен, насколько в период между 12 и 17 годами уже были ясно видны определяющие черты его будущего стиля. Откуда вообще у этого 12-летнего мальчика из маленького городка было непреодолимое желание заниматься математикой? Он не просто решает случайные забавные задачи, а стремится без литературы (он сам назвал этот период «чистым экспериментом») реконструировать таинственную науку».

75

Ю . М. Васильев (клеточный биолог, член-корреспондент РАН)

показал видеозапись, в которой Израиль Моисеевич обращается к Юрию Марковичу и говорит о том, какой биологией стоит заниматься (ИМ. было 90 с лишним лет. — А.Ал.), и рассказал о биологическом семинаре Гельфанда:

«Семинар проходил необычно. Официальное время начала было 7 часов вечера. Участники приходили вовремя, Израиль Моисеевич всегда опаздывал. Мы сердились, и только потом поняли, что эта задержка давала нам, участникам семинара, возможность обсуждать проблемы и лучше узнавать друг друга. Это было особенно важно, так как приходили биологи из разных институтов.

Начинал семинар Израиль Моисеевич с того, что просил кого-нибудь выступить; имя выступающего обычно было известно заранее. После 10–20 минут доклад обычно прерывался вопросами И.М. Часто он спрашивал у аудитории: «Сказал ли он (докладчик) что-нибудь? Что это значит?» И кто-нибудь из участников пытался в нескольких словах объяснить доклад. Израиль Моисеевич спрашивал снова и снова, до тех пор, пока не был удовлетворен ответами. Тогда, обращаясь к докладчику, он говорил: «Почему же Вы сразу нам это не объяснили?» Не все выдерживали такой стиль, некоторые покинули семинар. Для тех, кто остался, это была замечательная школа. Мы учились думать и объяснять ясно. […]

В заключение я хочу сказать, что И.М. был экстраординарен во всех областях, c которыми соприкасался. Надежда Яковлевна Мандельштам, вдова поэта, однажды сказала: «Не нужно быть математиком, чтобы понять, что Гельфанд — гений»».

Ю.М.Васильев рассказал также о совместных работах с Израилем Моисеевичем по клеточной биологии, выполненных в течение 40 лет.

Г.И. Абелев, иммунолог, академик РАН,

не смог принять участие в семинаре. Он просил передать семинару несколько слов об И.М. Вот они:

«Передайте глубокое сочувствие в связи со смертью Израиля Моисеевича. Очень его семинара не хватает сегодня.

Израиль Моисеевич на редкость понимал и чувствовал дух науки и систему ее ценностей. Сегодня было бы очень важно его отношение к формализации научных работ. Возможна ли она?

Израиль Моисеевич чувствовал сильные и слабые стороны работы, имел сильный здравый смысл и всегда точно формулировал свою оценку, и это было выше любых рейтингов.

Хотел бы передать симпатию участникам семинара и просил бы и меня считать участником этого семинара».

76

А . Л. Сыркин, кардиолог, профессор Московской медицинской академии им. Сеченова:

«Нетривиальность мышления Израиля Моисеевича проявлялась ежедневно. Профессор Гельштейн, руководитель функциональной диагностики на заре становления сердечной хирургии в клинике академика Бураковского, говорил, что может определить давление в легочной артерии по одному из зубцов комплекса электрокардиограммы. Чтобы проверить правильность такого подхода, каждый из нас предложил бы ему электрокардиограмму ряда больных и сопоставил бы его оценки с фактическими данными. Каждый, но не Гельфанд. Израиль Моисеевич вырезал из всех кардиограмм зубец, на который указывал Гельштейн, и тот сразу сказал: где же другие зубцы, где интервалы? Оказалось, что крупный специалист не понимал, какая информация, в действительности, им используется.

Другой пример. Важность прогноза в остром периоде инфаркта миокарда очевидна. Какие данные выбрать из огромного количества показателей клинических, лабораторных, инструментальных? Гельфанд предложил метод, который впоследствии назвали «игры математика с врачом». Он говорил мне: «Вам звонит дежурный врач и докладывает, что поступил больной с острым инфарктом миокарда. Какие вопросы Вы зададите?» После того, как мы «проиграли» всего лишь несколько больных, стало ясно, какая информация, в действительности, необходима для прогноза».