Шрифт:
– Многие годы по городу ходили слухи, но я так и не мог никого уговорить подать заявление. – Он невесело усмехнулся. – Такова природа шантажа. Встроенная система безопасности, так сказать.
– Я уже заметил.
– Я пытался опросить людей, но все упорно молчат.
– Никто не хочет, чтобы о его секретах узнали.
– Мне плевать на секреты. Я просто хочу выяснить, что стоит за историей с шантажом. И больше всего мне хочется знать, был ли Дойл на самом деле убит.
Том снова забросил спиннинг.
– Может, его убили, а может, и нет. И то и другое возможно, – сказал Том. – Все знали, что он любит бродить по ночам. Я сам его пару раз едва не сбил машиной. А насчет шантажа… Я не знаю. Ты думаешь, Дойл был на это способен?
– Нет. Я думаю, что Дойл был курьером.
Том прищурился:
– Так. Интересно. Я не торопился объявлять смерть Дойла убийством из-за состояния его банковского счета. Я знал о том, что его считают шантажистом, но на счет его не приходило иных сумм, кроме пенсионных выплат.
Ник отпустил удочку и посмотрел на Тома:
– Маловероятно, что у Дойла хватало мозгов на то, чтобы самому додуматься до такого. Он выглядел и вел себя как умственно отсталый, к тому же много пил.
– Верно. – Том медленно вытянул наживку. – Значит, во главе этой махинации с шантажом стоит кто-то другой, из местных.
– Кто-то, кто, вероятно, и присваивал львиную долю денег.
– Вот это уже похоже на правду. Смею предположить, что Дойл получал свою скромную долю исключительно наличными.
Ник кивнул:
– Отдавать наличные придурку – один из лучших способов, отмывки денег. За двадцать четыре часа все доллары до единого уже уходят, ненадолго оседая в кармане каждого, из городских нищих и всплывая только, на заправке и в кафе.
– Точно. Похоже, ты крепко, взялся за дело. Ого! Клюнула! – Том смотал леску. – Маленькая, но резвая. Похоже, я… Нет, сорвалась.
– Вам всегда первому везет.
– А ты всегда выуживаешь рыбку покрупнее, так что хватит подкалывать.
Ник засмеялся. Ему нравился Том. Ему нравилось чувство юмора бывшего шерифа, его хватка и интуиция. Том искоса взглянул на коллегу.
– Как тебе нравится работа?
– Нормально. Вначале нам всем приходилось трудно, но в городе медленно, но верно привыкают ко мне. Моя самая большая проблема – это тетя и ее клуб.
На сей раз засмеялся Том:
– Я видел твою тетю на прошлой неделе в «Укладке и завивке». Что она, что Роза Тиббон – те еще дамы.
– Это точно. А теперь, когда еще и Рокси Тремейн вернулась в город, у них окончательно сорвало, крышу.
– Рокси? Дочь Лилы?
– Она самая. Она теперь дома и в разводе.
Том разложил складной стул и сел, вытянув перед собой длинные ноги.
– Мне всегда нравилась Лила.
Ник в изумлении уставился на него:
– Она вам нравилась?
Том кивнул:
– Я ею всегда восхищался. Она одна вырастила двоих детей. Только она знает, чего ей стоило сытно кормить их и хорошо одевать, но я ни разу не видел, чтобы она кого-нибудь попросила о помощи.
– Она любит Рокси и Марка, в этом сомневаться не приходится.
– Она любит их, но у нее и гордости хватает. Мне нравится это в женщинах. – Том хохотнул. – Не смотри на меня так. Ты знаешь, что мне нравятся отважные женщины.
– Отважные – да, но не стервы же.
– Поверь мне, Лила Тремейн, может, и колючая, но это от гордости. Внутри она искренняя и щедрая женщина.
Ник задумался.
– Рокси никогда не говорила об отце.
– Она его не знала. Он умер, когда она еще была совсем крошечной. Хотя Лила говорит о нем только хорошее.
– Я не знал, что вы так близки с Лилой.
– Я? Едва ли. Она всегда была со мной вежливой, но не больше. Я узнал об этом у Терезы из «Укладки и завивки».
– Эта парикмахерская – рассадник сплетен.
– Сынок, ты не понял главного насчет того, каково это – быть единственным полицейским в городе. Все жители – твои помощники. Хорошо повсюду иметь глаза и уши. – Том слегка подергал удочку, потом начал медленно сматывать леску. – В противном случае ты можешь упустить что-то по-настоящему важное.
Том нахмурился.
– Это твой телефон звонит?
– Да, черт возьми.
Ник подошел к своему ящику со снастями и достал телефон.
– Слушаю? – Голос в трубке звучал взволнованно. Ник выслушал и сказал: – Понятно. – Он закрыл телефон, сунул его в карман и принялся сматывать удочку.