— Маменька похожа на тебя, Флой. Я вижу теперь ея лицо. Но скажи имъ, что картина y доктора въ пансіон слабо изображаетъ божество. Свть отъ ея головы блистаетъ надо мною и… я иду!

Золотыя волны снова заструились на стн, но ничто уже не шевелилось въ комнат с_т_р_а_н_н_а_г_о мальчика!..

Старый, странный, страшный законъ, — искони карающій бдныя созданія, облеченныя въ ветхую одежду плоти и крови, — о смерть!

Но есть другой древнйшій законъ, побждающій тлніе плоти, и этотъ законъ — безсмертіе! Хвала и благодареніе теб, всемогущій Законодатель! Хвала и благодареніе отъ всхъ живущихъ, которыхъ каждая минута уноситъ въ океанъ вчности!

— Ай, ай, ай, херувимы — серафимы! Кто бы могъ подумать, что Домби и Сынъ будетъ теперь Домби и Дочь!

Это раздирающее восклицаніе вырвалось изъ растерзанныхъ внутренностей миссъ Токсъ.

Приводя въ исполненіе свой замысловатый и глубоко обдуманный планъ, капитанъ Куттль, считавшій себя, какъ и вс добряки, человкомъ удивительно проницательнымъ, поспшилъ отправиться въ это чреватое событіями воскресенье въ домъ м-ра Домби, и черезъ нсколько минутъ посл разлуки съ Вальтеромъ предсталъ предъ очи Таулисона въ полномъ блеск своихъ экстренныхъ полусапожекъ. Но камердинеръ, къ великому огорченію, извстилъ его объ угрожающемъ бдствіи, и Куттль, какъ человкъ деликатный, понимающій приличія, ретировался назадъ, вручивъ напередъ для доставленія м-ру Домби прелестнйшій букетъ цвтовъ, который долженъ былъ служить несомнннымъ доказательствомъ его глубокаго уваженія къ почтенной фамиліи. Уходя, онъ очень основательно замтилъ, что вс мы люди, вс человки; a въ Писаніи сказано, что ни единъ волосъ съ головы нашей не упадетъ безъ воли Божіей. "Главное, — прибавилъ онъ, наконецъ, — надобно держать голову прямо противъ втру, и авось Богь все устроитъ къ лучшему. Передайте это, любезный, отъ моего имени м-ру Домби и скажите, что я завтра постараюсь какъ-нибудь завернуть".

Никто и никогда, кром камердинера, не слыхалъ этихъ комплиментовъ. Капитанскій букетъ, пролежавшій всю ночь на стол, былъ поутру сметенъ въ помойную яму, и такимъ образомъ великолпный планъ капитана Куттля, общавшій такіе блистательные результаты, разбился въ дребезги со всми замысловатыми подробностями.

Уже поздно ночью Вальтеръ воротился домой посл своей продолжительной прогулки. Взволнованный впечатлніями трагической снены, гд судьба и на его долю отвела на послднюю роль, онъ почти не помнилъ себя, когда пересказывалъ печальныя всти, и вовсе не замчалъ, что дядя Соль еще не посвященъ былъ въ барбадосскія тайны. Капитанъ Куттль стоялъ, какъ на иголкахъ, и боялся до смерти, какъ бы молодой человкъ не проболтался. Онъ длалъ ему своимъ крюкомъ выразительные сигналы, какъ одинъ изъ китайскихъ мудрецовъ, пишущихъ на воздух извстныя мистическія слова, которыхъ никакъ нельзя произнести. Онъ махалъ, чертилъ, кривлялся и грозилъ, но такъ, что и китайскій мудрецъ не понялъ бы его мистеріи.

Впрочемъ, узнавъ о подробностяхъ приключенія, Куттль отставилъ эти покушенія, такъ какъ было ясно, что теперь едва ли удастся до Вальтерова отъзда покалякать съ м-ромъ Домби. Но признавая съ сокрушеннымъ и смиреннымъ сердцемъ, что молодой человкъ непремнно теперь же доженъ объясниться съ дядей Соломономъ, Куттль все-таки питалъ въ глубин души непоколебимое упованіе, что такой человкъ, какъ онъ, приходился какъ нельзя больше по плечу для такого человка, какъ м-ръ Домби: всего какихъ-нибудь два, три слова между ними, и судьба Вальтера устроилась бы къ общему благополучію. Ибо не могъ забыть капитанъ, какъ онъ и м-ръ Домби въ какихъ-нибудь полчаса стали въ Брайтон на самую короткую ногу въ отношеніи другъ къ другу, и какъ ловко каждый изъ нихъ начиналъ разговоръ именно тамъ, гд нужно было ввернуть приличное словцо. Не могъ онъ забыть, что онъ, и только онъ одинъ, Недъ Куттль, привелъ къ вожделнному концу маклерское дло, и безъ него, конечно, никому бы тогда не пришло въ голову обратиться къ м-ру Домби. Такъ и теперь: не случись этой бды, онъ, разумется, не далъ бы промаху. Ну, что-жъ длать? Клюнуло — потащилъ, сорвалось — не спрашивай. A между тмъ благоразумному человку отчаяваться не слдуетъ. Распустилъ морской парусъ, — и катай, валяй на волю Божію: авось еще поспешь вовремя.

Эти глубокія соображенія не помшали капитану Куттлю слушать молодого человка съ напряженнымъ вниманіемъ и проливать слезы на праздничные воротнички своей рубашки. Наконецъ, въ изобртательномъ мозгу его зародился новый весьма замысловатый планъ: "При первой же встрч, — думалъ капитанъ, — приглашу къ себ м-ра Домби на Корабельную площадь перекусить хлба-соли, и за дружеской бутылкой хорошаго вина мы вдоволь наговоримся относительно будущихъ видовъ нашего парня". Но тутъ же пришла ему въ голову неизвстность относительно м-съ Макъ Стингеръ. Какъ знать? Быть можетъ, н_е_п_у_т_н_а_я л_и_с_и_ц_а угораздится во время этой бесды зассть въ передней и задумаетъ читать свои проповди. Нехорошо, очень нехорошо.

Одинъ фактъ представлялся капитану Куттлю осязательно очевиднымъ, фактъ, что молодой человкъ уже сдлался въ нкоторомъ род членомъ семейства м-ра Домби. Разумется, скромный парень самъ этого не замчалъ; гд ему? Онъ едва замчаетъ непочатый обдъ, который стоитъ y него подъ носомъ. A дло ясне солнца: Вальтеръ былъ дйствующимъ лицомъ въ печальной сцен, которую онъ изобразилъ съ такимъ патетическимъ эффектомъ. Его вспомнили, назвали по имени, поручили особенной заботливости, — и теперь ли еще сомнваться, что м-ръ Домби станетъ пещись о немъ, какъ о собственномъ дтищ? Такія заключенія, и не бывъ приведены въ ясность, могли быть чрезвычайно успокоительными для ученаго мастера всхъ морскихъ инструментовъ. Поэтому капитанъ основательно разсчиталъ, что теперь-то именно всего приличне свести рчь на вестъ-индскій проектъ, который съ этой точки зрнія представлялся милостивымъ благословеніемъ самого неба.

— Будь y меня капиталъ, — сказалъ онъ, — я не замедлилъ бы сію же минуту вручить нашему мальчугану сотню тысячъ фунтовъ чистоганомъ, и былъ бы убжденъ, какъ дважды-два четыре, что эти денежки воротятся въ мой сундукъ съ огромными процентами.

Это непредвиднное извстіе сперва, какъ громомъ, поразило Соломона Гильса; но капитанъ развернулъ передъ нимъ такую блистательную перспективу, a съ такимъ искусствомъ намекнулъ на виттингтонскія послдствія, что y бднаго старика закружилась голова. Затмъ капитанъ очень ловко повелъ рчь на послднія приключенія, разсказанныя Вальтеромъ, и такъ какъ все это имло самую тсную связь съ поэтическимъ сказаніемъ о любовныхъ похожденіяхъ красавицы Пегги, то онъ и проплъ это стихотвореніе съ такимъ чуднымъ эффектомъ, какого и самъ въ себ не подозрвалъ. Вальтеръ, съ своей стороны, притворившись чрезвычайно веселымъ, настроилъ такую бездну воздушныхъ замковъ относительно своего благополучнаго возвращенія въ Лондонъ посл блистательныхъ похожденій на чужбин, что дядя Соломонъ, посмотрвъ сперва на племянника, a потомъ на закадычнаго друга, серьезно начиналъ думать, что ему должно съ ума сойти отъ радости.

— Но вы понимаете, друзья мои, я ужъ отсталъ отъ времени, — замтилъ озадаченный старикъ, проводя съ нервическимъ раздраженіемъ свои пальцы черезъ весь рядъ блестящихъ пуговицъ жилета. — Мн бы хотлось имть племянника на глазахъ. Это, ужъ, вдь я знаю, старая псня. Онъ всегда съ ума сходитъ отъ моря. Онъ… онъ, смю сказать, радехонекъ меня оставить.

— Дядя Соль! — вскричалъ Вальтеръ съ живостью, — если ты такъ станешь думать, — кончено: я не ду. Что тутъ толковать, капитанъ Куттль? Не ду, да и только. Если дядюшка думаетъ, что я радехонекъ его оставить, — къ чорту вестъ-индскіе острова, къ чорту мое губернаторство. Не двигаюсь съ мста.