— Поди сюда, Діогенъ, поди, мой милый! Познакомься съ твоей новой хозяйкой. Мы станемъ любить другъ друга, — неправда ли, Діогенъ? — говорила Флоренса, лаская его шаршавую голову.

И Діогенъ, суровый и косматый, какъ будто его волосатая шкура была пропитана слезами, и собачье сердце растаяло отъ умиленія, уставилъ свои носъ на ея лицо.

Діогенъ-философъ не ясне разговаривалъ съ Александромъ Македонскимъ, чмъ Діогенъ-собака съ Флоренсой. Немедленно изготовили для него великолпный пиръ въ углу комнаты, и онъ принялся угошать себя съ величайшимъ аппетитомъ. Накушавшись и напившись досыта, онъ подошелъ къ окну, гд сидла Флоренса, взглянулъ на свою хозяйку умильными глазами, всталъ на заднія ноги, положилъ неуклюжія лапы на ея плечи, облизалъ ея руки и лицо, пріютилъ свою огромную голову къ ея сердцу и завилялъ хвостомъ прелюбезнйшимъ образомъ. Наконецъ, онъ свернулся въ клубокъ y ея ногъ и погрузился въ сладкій соиъ.

Хотя миссъ Нипперъ не совсмъ благосклонно смотрла на собачьи нжности и входила въ комнату не иначе, какъ подобравъ подолы своихъ юбокъ, какъ будто собиралась переходить въ бродъ черезъ рчку съ каменистымъ дномъ, и хотя она вспрыгивала на стулья всякій разъ, какъ Діогенъ вытягивалъ свою длинную морду, при всемъ томъ Сусанна была, по своему, очень тронута любезностью м-ра Тутса и при взгляд на Флоренсу, обрадованную обществомъ неуклюжаго пріятеля маленькаго Павла, длала въ своемъ ум глубокомысленныя соображенія, которыя навели слезы на ея глаза. М-ръ Домби, по сцпленію понятій, занялъ въ ея голов ближайшее мсто подл собаки. Цлый день просидла, она не говоря почти ни слова, безмолвно наблюдая безобразнаго пса и любуясь на свою госпожу. Наконецъ, приготовивъ для Діогена постель въ передней подл спальни, она передъ прощаньемъ обратилась къ Флоренс и торопливо заговорила:

— Завтра поутру, миссъ Флой, папа узжаетъ.

— Завтра поутру, Сусанна?

— Да, ранехонько. Ужъ отданъ приказъ.

— Вы не знаете, Сусанна, куда онъ детъ? — спросила Флоренса, опустивъ глаза въ землю.

— Не совсмъ. Сперва, говорятъ, онъ хочетъ захать къ этому пучеглазому майору, a ужъ я скажу вамъ, миссъ Флой, если бы мн пришлось познакомиться съ какимъ-нибудь майоромъ — чего Боже избави! — то ужъ онъ былъ бы, по крайней мр, не синій.

— Молчите, Сусанна, — возразила Флоренса съ кроткимъ упрекомъ.

— Вотъ еще, стану молчать! — забормотала миссъ Нипперъ, исполненная самаго пылкаго негодованія. — Мн онъ, чортъ съ нимъ, синй, какъ хочетъ, a я смиренная христіанка, и терпть не могу другихъ цвтовъ, кром природныхъ.

Изъ того, что она провдала на кухн, оказалось, что м-съ Чиккъ предложила м-ру Домби выбрать въ товарищи майора, и что м-ръ Домби, посл нкотораго колебанія, согласился на предложеніе.

— Славный пріятель, нечего сказать! — замтила миссъ Нипперъ съ безграничнымъ презрніемъ. — По мн, коль выбирать, такъ выбирай бывалаго, a не всякаго встрчнаго да поперечнаго. Вотъ теб и замнъ маленькаго Павла!

— Прощайте, Сусанна! — сказала Флоренса.

— Прощайте, моя милая, безцнная миссъ Флой! спокойной ночи.

Тонъ соболзнованія, съ какимъ Сусанна произнесла послднія слова, задлъ за самую чувствительную струну бдной двушки. Оставшись одна, Флоренса опустила голову, прижала руку къ трепещущему сердцу и свободно предалась печальному размышленію о своей горемычной судьб.

Была сырая ночь. Мелкій дождь печально дребезжалъ въ заплаканныя окна. Зловщій втеръ пронзительно дулъ и стоналъ вокругъ всего дома, какъ будто лютая тоска обуяла его. Дрожащія листья на чахлыхъ деревьяхъ издавали пискливый шумъ. Флоренса сидла одна въ своей траурной спальн и заливалась слезами. На часахъ колокольной башни прогудла полночь.

Флоренса была уже почти не ребенокъ. Мракъ и таинственное уединеніе въ этотъ часъ и въ этомъ мст, гд смерть такъ недавно произвела свое страшное опустошеніе, могли бы поразить ужасомъ фантазію двушки, которой уже было около четырнадцати лтъ. Но ея невинное воображеніе было слишкомъ переполнено одною мыслью и не допускало постороннихъ картинъ. Любовь пылала въ ея сердц, любовь непризнанная, отверженная, но всегда обращенная на одинъ и тотъ же предметъ.

Тоскливое паденіе дождевыхъ капель, стонъ и завываніе втра, болзненная дрожь чахоточныхъ деревьевъ, торжественный бой часового колокола, — все это отнюдь не ослабляло завтной мысли и не уменьшало ея интереса. Воспоминанія о покойномъ брат, всегда присущія ея душ, слились съ этою же мыслью и еще боле усилили ее. И быть отчужденной, быть потерянной для отеческаго сердца! никогда не прикоснуться къ этому человку, не взглянуть на его лицо! Охъ! бдное, бдное дитя!

И съ того рокового дня она не смыкала очей и не ложилась въ постель, не совершивъ напередъ ночного путешествія къ его дверямъ. Это была бы поразительно страшная и вмст трогательная сцена, если бы кто увидлъ, какъ она теперь, среди непроницаемаго мрака, украдкой спускалась съ лстничныхъ ступеней, останавливаясь поминутно съ трепещущимъ сердцемъ, съ опухшими глазами, съ распущенными волосами, которые густыми прядями разввались по ея плечамъ и по блднымъ щекамъ, орошеннымъ свжими слезами. Но никто не видалъ этого явленія, скрытаго полуночнымъ мракомъ.

Спустившись въ эту ночь съ лстничныхъ ступеней, Флоренса увидла, что дверь въ кабинетъ отца была отворена, — не боле какъ на ширину волоса, но все же отворена, и это было въ первый разъ. Въ углубленіи мерцала лампа, бросавшая тусклый свтъ на окружающіе предметы, Первымъ побужденіемъ робкой двушки было удалиться назадъ, и она уступила этому побужденію. Ея вторая мысль — воротиться и войти въ кабинетъ. Не зная, на что ршиться, она нсколько минутъ простояла неподвижно на лстничной ступени.

Наконецъ, второе побужденіе одержало верхъ надъ ея колебаніемъ. Лучъ свта, пробивавшійся черезъ отверстіе и падавшій тонкою нитью на мраморный полъ, свтилъ для нея лучемъ небесной надежды. Она воротилась, и почти сама не зная, что длаетъ, но инстинктивно побуждаемая однимъ и тмъ же чувствомъ, ухватилась дрожащими руками за половинки пріотворенной двери и… вошла.