— Да, Иисус милосердный… — выдохнул старик в соломенной шляпе. Тот самый, кого стрелок встретил первым на входе в Талл.

— Он всегда здесь, мои братья и сестры. Он среди нас. Но мне неведомы его помыслы. И вам тоже неведомы его помыслы. Кто сумел бы постичь эту ужасную тьму, что клубится в его потаенных думах, эту незыблемую гордыню, титаническое богохульство, нечестивое ликование?! И безумие, воистину исполинское, всепоглощающее безумие, которое входит, вползает в людские души, точит их, будто червь, порождая желания мерзкие и нечестивые?!

— О Иисус Спаситель…

— Это он привел Господа нашего на Гору…

— Да…

— Это он искушал Его и сулил Ему целый мир и мирские услады…

— Да-а-а-а-а…

— И он вернется, когда наступит Конец света… он, Конец света, уже грядет, братья и сестры. Вы это чувствуете?

— Да-а-а-а-а…

Прихожане раскачивались и рыдали — паства стала похожа на море. Женщина за кафедрой, казалось, указывала на каждого и в то же время ни на кого.

— Он придет как Антихрист, алый король с глазами, налитыми кровью, и поведет человеков к пылающим недрам погибели, в пламень мук вечных, к кровавому краю греха, когда воссияет на небе звезда Полынь, и язвы изгложут тела детей малых, когда женские чрева родят чудовищ, а деяния рук человеческих обернутся кровью…

— О-о-о-о…

— О Боже…

— О-о-о-оооооооо…

Какая-то женщина повалилась на пол, стуча ногами по дощатому настилу. Одна туфля слетела.

— За всякой усладою плоти стоит он… он! Это он создал адские машины с клеймом Ла-Мерк. Нечистый!

Ла-Мерк, подумал стрелок. Или, может, Ле-Марк. Слово было ему знакомо, но он никак не мог вспомнить — откуда. На всякий случай он сделал заметку в памяти — а у него была очень хорошая память.

— Да, Господи! Да! — вопили прихожане.

Какой-то мужчина пронзительно завопил и упал на колени, сжимая голову руками.

— Кто держит бутылку, когда ты пьешь?

— Он, Нечистый!

— Когда ты садишься играть, кто сдает карты?

— Он, Нечистый!

— Когда ты предаешься блуду, возжелав чьей-то плоти, когда ты оскверняешь себя рукоблудием, кому продаешь ты бессмертную душу?

— Ему…

— Нечи…

— Боженька миленький…

— …чистому…

— А… а… а…

— Но кто он — Нечистый? — выкрикнула она, хотя внутри оставалась спокойной. Стрелок чувствовал это спокойствие, ее властный самоконтроль, ее господство над истеричной толпой. Он вдруг подумал с ужасом и непоколебимой уверенностью: человек, назвавшийся Уолтером, оставил след в ее чреве — демона. Она одержимая. И вновь накатила жаркая волна вожделения — сквозь страх. Как будто и это была ловушка. Как слово, которое Уолтер оставил для Элис.

Мужчина, сжимавший руками голову, слепо рванулся вперед.

— Гореть мне в аду! — закричал он, повернувшись к проповеднице. Его исказившееся лицо дергалось, как будто под кожей его извивались змеи. — Я творил блуд! Играл в карты! Я нюхал травку! Я грешил! Я… — Его голос взметнулся ввысь, обернувшись пугающим истеричным воем, в котором утонули слова. Он сжимал свою голову, как будто боялся, что она сейчас лопнет, точно перезрелая дыня.

Паства умолкла, как по команде, замерев в полупорнографических позах своего благочестивого исступления.

Сильвия Питтстон спустилась с кафедры и прикоснулась к его голове. Вопли мужчины затихли, едва ее пальцы — бледные сильные пальцы, чистые, ласковые — зарылись ему в волосы. Он тупо уставился на нее.

— Кто был с тобой во грехе? — спросила она, глядя ему прямо в глаза. В ее глазах, нежных, глубоких, холодных, можно было утонуть.

— Не… Нечистый.

— Имя которому?

— Сатана. — Сдавленный тягучий всхлип.

— Готов ты отречься?

С жаром:

— Да! Да! О Иисус Спаситель!

Она подняла его голову; он смотрел на нее пустым сияющим взором фанатика.

— Если сейчас он войдет в эту дверь… — она ткнула пальцем в полумрак притвора, где стоял стрелок, — готов ты бросить слова отречения ему в лицо?

— Клянусь именем матери!

— Ты веруешь в вечную любовь Иисуса?

Он разрыдался.

— Палку мне в задницу, если не верю…

— Он прощает тебе это, Джонсон.

— Хвала Господу, — выдавил Джонсон сквозь слезы.

— Я знаю, что Он прощает тебя, как знаю и то, что упорствующих во грехе изгоняет Он из чертогов своих в место пылающей тьмы за пределами Крайнего мира.