Солнце перевалило через зенит, денек выдался на редкость теплый и тихий. На дворе пахло навозом, сеном, близким лесом — Шервуд находился всего в сотне ярдов отсюда... И в то же время оставался недосягаемым, как обратная сторона луны.

Забрав у меня флягу, Робин опустился рядом со мной на плащ. С другой стороны пристроился фриар, удобно опершись спиной о стену сарая. Помолчал и начал напевать, сперва вполголоса, а потом все громче:

Следующий куплет я помнил и тихо подтянул, хотя петь было чертовски больно:

Робин, фыркнув, присоединился к нашему пению:

— Хей! — я вдруг окончательно проснулся. — Насчет пфеннига. Хотелось бы знать, что больше мечтает заполучить Хантингдон — наши головы или наши денежки?

— Он сказал, что возьмет и то и другое, — Робин снова сделался хмурым, как страдающий подагрой филин. — Так он и поступит.

— Н-да, у Ричарда всегда были дырявые руки, когда дело касалось денег, и непомерная жадность, — вздохнул фриар. — Раз Хантингдон действует по приказу короля, ему, конечно, важней всего получить наше золотишко. Только ведь здесь где одно — там и другое. Не сомневайся, Джонни, граф постарается сграбастать живыми хотя бы нескольких вольных стрелков, чтобы палач дознался, где наши захоронки. Не перерывать же миля за милей весь заповедный королевский лес, эдак можно будет искать до Второго пришествия...

— Ну, тогда... — я сделал глубокий вдох и сморщился от боли. — Тогда мне пришла в голову одна мыслишка.

Тук и Робин быстро посмотрели на меня, я почувствовал на себе любопытные взгляды товарищей, хотя глядел не на них, а на верхушку воротной башни.

— Какая мыслишка, Джонни?

— Нет живых аутло — нет и их добра, верно? Интересно будет посмотреть, как поступит Хантингдон, если узнает, что в случае штурма ему не достанется живым ни один разбойник. Надеюсь, в замке найдется клочок пергамента и чернила, а ты, фриар, сумеешь изложить мою мысль с присущим тебе красноречием?

Конечно, Тук сумел, и вскоре Робин уже приматывал кусочек выделанной телячьей кожи к древку стрелы. Весть о нашей затее быстро разнеслась по замку, во дворе собрались почти все слуги и все вольные стрелки, не дежурившие на стенах; пришел и Ричард Ли.

— Насколько я знаю Хантингдона, он стремится выполнить приказания короля, но не желает нести из-за этого слишком большие потери, — задумчиво проговорил мой тесть. — К тому же он наверняка сейчас торопится в Лондон, потому порядком бесится, что ему пришлось увязнуть под Аннеслеем. А если пойдет хороший дождь, осада и вовсе может затянуться, вот почему граф пытался сторговаться с вами. Раз он даже не начал строить таран или беффру[58], значит, он рассчитывает на короткий решительный штурм, но возьми он замок ценой большой крови, что бы это ему дало, кроме необходимости набирать новую дружину? Обойтись без кровопролития ему, конечно, было бы выгодней всего... Так что теперь все зависит от его благоразумия и от того, чего король жаждет больше — денег или расправы.

— Это мы скоро узнаем, — пробормотал я и заглушил зевок.

Меня все время тянуло в сон, но я старался не обращать внимания на слабость, боль и шум в голове. Не время было сосредоточиваться на таких пустяках, когда вокруг имелось сколько угодно дел поважнее.

Полуприкрыв глаза, я смотрел, как Локсли заканчивает свои приготовления, как поднимается по лестнице на стену и выпускает стрелу в небо. Она взлетела по крутой дуге, пошла вниз и исчезла из виду.

Теперь оставалось только ждать.

И ждать пришлось недолго.

Вскоре на сигнал рога за воротной башней отозвался другой, и по лицу вернувшегося Робина стало ясно — дела плохи. Видать, у Хантингдона нашелся под рукой грамотей, быстро прочитавший графу наше послание, и оно оказало эффект камня, брошенного в осиное гнездо.

— Что ж, они в любом случае скоро пошли бы на приступ, — философски проговорил Ричард Ли. — Пора собирать людей, Олифант.

— И тем не менее contra spem spero[59]! — снова пристроившись рядом со мной, Тук затянул другую вагантскую песню: