— Хорошо, я знал, что ты можешь быть красноречивым, если захочешь. Где ключи от его камеры?

Я крепко пнул палача, и Губерт выплюнул застрявшие в глотке слова:

— Ключи у Херворда!

— Достань.

Сунув в руку палачу выдернутый из железного гнезда на стене факел, я приказал:

— Пошли. Двигайся тихо, дыши медленно, и, возможно, у тебя появится шанс подышать еще пару-другую лет.

Губерт продвигался вперед почти на цыпочках, высоко поднимая факел, зажатый в трясущейся руке. По-моему, палачу следовало бы иметь нервы покрепче, — но, может, потомственный экзекутор слишком хорошо знал, что такое боль, и ни в малейшей степени не хотел испытать ее на самом себе?

Желтое пламя освещало то глухие ноздреватые стены, то решетки, и наконец Губерт промямлил:

— Ш-шдеш...

При виде темной дыры, на которую он указал, я с трудом подавил желание докончить дело шерифа, выбив палачу последние зубы... Но Губерт по-прежнему был мне нужен, вместе с остатками его дикции, поэтому я просто толкнул его к стене, где тот поспешно сполз на пол. Быстро скрутив экзекутору руки, я вырвал факел, который Губерт продолжал преданно сжимать в кулаке, толкнул решетчатую дверь и шагнул в вонючую темноту маленькой клетушки.

Лежавший на полу человек никак не отреагировал на скрип решетки.

— Робин!

Я опустился на колени, наклонился над ним — и едва успел отшатнуться, когда Локсли с рычанием вскинулся и попытался вцепиться зубами мне в горло. Среагируй я чуть медленнее, ему бы это удалось. А так зубы шервудского «волка» впились мне в плечо и почти прокусили толстую кожаную куртку, но рычание Локсли перешло в крик, и он рухнул обратно на пол.

— Черт! — я невольно схватился за плечо. — Робин, это я, Джон!

Главарь аутло смотрел на меня неузнавающими глазами, с хрипом втягивая воздух сквозь оскаленные зубы.

— Эй, это Джон, успокойся!

Не добившись ответа, я бешено обернулся к двери:

— Губерт!!!

Палач тотчас возник передо мной — исполнительный и сутулый, словно Конек-Горбунок.

— Что ты с ним сделал?!

— Ни... нишшего, — трясясь, прошепелявил Губерт. — Нишего такого, клянуш! Т-только немножко потряш на дыбе!

Дыба...

Я был знаком с этой штукой только по фильмам и книгам, но примерно представлял, что она может сотворить с человеком. Вывихнутые в плечевых суставах руки... Разорванные связки...

 «Теперь знаменитый разбойник не поднимет лук, даже если ему пообещают за это помилование, свободу и спасение души», — сказал Вольф.

Тогда мне было недосуг уточнять, что именно имеет в виду сын Дикона, а вот теперь я почувствовал, как у меня похолодело внутри, словно я проглотил галлон ледяной воды.

— Держи!

Не глядя сунув факел палачу, я осторожно распахнул разорванную камизу на груди Робина, готовый отпрянуть, если Локсли снова решит пустить в ход зубы. Но вожак аутло не шевелился, пока я с ужасом осматривал его распухшие, посиневшие плечи... Похоже, все силы узника уходили сейчас на то, чтобы дышать.

Я опять посмотрел на Губерта, и экзекутор шарахнулся под моим взглядом. Палач отлично навострился держать факел связанными руками — но стрелять из лука после того, как тебя «немножко потрясли на дыбе»... Да будь все проклято!!!

— Ты вправил ему плечи?

Мой вопрос явно оскорбил потомственного экзекутора.

— А как же, шэр Гринлиф! Как только кого шнимаеш ш дыбы, жавшегда первым делом надо...

У меня сейчас не было настроения выслушивать лекции по пыточному делу.

— Заткнись!

— Как шкажете, шэр Грин...

— Да не потеряй факел! Вставай, покажешь мне выход за городскую стену.

Только что палач, казалось, готов был подпрыгнуть выше головы, лишь бы мне угодить, но тут заискивающая улыбка сползла с его лица — и я понял, что начинаются очень большие проблемы,

— Что вытаращился? Вперед!

— Ш-шэр Гринлифф... Я не ж-жнаю выхода жа штену!

— Врешь! Раз твои предки жили здесь со времен саксонских королей, ты не можешь его не знать! Может, освежить тебе память?

Палач попытался перекреститься зажатым в кулаке факелом:

— Клянуш памятью отца и деда! Клянуш Гошподом нашим и двенадцатью апоштолами! Я не жнаю хода, о котором вы говорите! Никогда не шлыхивало таком! Клянуш Швятым Мэтью!

Я не знал, кто такой Святой Мэтью, но понял — Губерт говорит правду. Палач не знал выхода за городскую стену, и, возможно, такого выхода вовсе не существовало.

С тех пор как я стал командиром наемников, даже дома, наедине с собой, я старался не говорить по-русски. Подслушай меня кто-нибудь из слуг, пойди об этом сплетни, как я смог бы объяснить, отчего уроженец Холдернеса говорит на некоем загадочном языке? А вот сейчас я перестал разыгрывать из себя радистку Кэт и завернул такое многоэтажное ругательство, что до его чердака трудно было бы добраться без скоростного лифта.