— Кто здесь? — вздрогнула Оля. Но с ужасом обнаружила, что это воет сама. Душераздирающий надсадный звук словно самостоятельно вытекал из груди, как струйка воды из огромной черной воронки, где клокотали тоска и отчаяние…

— Наша Оля скоро в отпуск поедет! — сообщает Алла Васильевна. Но в голосе радости нет. И в отряде Ильиной не завидуют, напротив, даже сторонятся. Это СПИД передается половым путем, а невезучесть, говорят, по воздуху летает. Две недели назад к Ильиной приехал не муж, а заплаканная незнакомая тетка. Теребя черный платок, она представилась тетей Вадима и сказала, что он утонул. Оля долго не верила этому, ведь Вадик — пловец, байдарочник! Может, это маленькая хитрость, чтоб выудить ее из-за «колючки»? Но администрация УИНа получила официальное подтверждение несчастного случая и сочла возможным разрешить осужденной на недельку съездить домой — детей-то пристраивать надо.

— И куда? — спрашиваем Олю, малым ростом и прозрачной бледностью смахивающую на недокормленную восьмиклассницу.

— Бабушке уже 75, а интернат — это… — на секунду она задыхается, не в силах выразить эмоции. Потом торопливо машет рукой и, согнувшись, бежит вдоль унылого барака…

Лет пять назад в нашем обществе, окрыленном переменами, опьяненном свободой слова, было модно рассуждать о гуманизации пенитенциарной системы. Масса милицейских чинов дружно хлынула за рубеж — перенимать положительный опыт. Тогда в одном из интервью промелькнула информация о женской дневной тюрьме — предмете гордости всей Америки. И даже фото — ухоженные, раскрепощенные женщины кормили коз и гусей, пропалывали грядки, вязали, шили, играли в баскетбол. Подобные тюрьмы созданы при церквях, и в обязанности осужденных (безусловно, впервые и не за тяжкие преступления) входит посещение проповедей и лекций.

Гуманная полусвобода бьет по психике, но не калечит, наказывает, но не ломает семьи, не сиротит детей. Тот сановный чиновник из республиканского УИНа, разгоряченный пышным приемом, громогласно пообещал, что в течение года подобная тюрьма откроется и в Украине. Да, видно, забыл обещание. А может, сменил работу. Да и нерентабельное, видать, это дело. Как нерентабельно ловить настоящих ловкачей и казнокрадов. Дешевле, проще, беспроблемней продемонстрировать государственную мощь и неподкупность закона на таких, как Оля Ильина, «подлой» луганской растратчице, мотающей в Мариуполе срок за давно погашенное хищение…

Женской каторги в царской России никогда не существовало. Преступницы, сосланные в Сибирь или на Сахалин, распределялись на поселениях, и только особо опасных, склонных к побегу, держали за высокими тюремными стенами. Очень редко каторжанку запирали в камеру или надевали кандалы. На этот счет имелась строгая должностная инструкция, которая рассматривала ссыльную женщину не как рабочую единицу, а как главный предмет для ведения домашнего хозяйства и, разумеется, размножения.

Будучи на Сахалинской каторге, Антон Чехов заметил, что среди ссыльных на сотню мужчин приходилось полсотни женщин. Хотя это соотношение было только для населения, живущего в избах. Были еще мужики, которые ночевали в тюрьмах, и холостые солдаты, для которых «необходимым предметом для удовлетворения естественных потребностей», как выразился когда-то один из тамошних начальников, служили все те же ссыльные или причастные к ссылке женщины. Но если при определении состава населения колонии по полам и по семейному положению следовало брать в расчет и эту группу каторжан, то не иначе, как с оговоркой.

«В Сибири женщины среди каторжных и поселенцев составляют менее 10 %, — писал Антон Павлович. — А если обратиться к нерусской депортационной практике, то встретим там колонистов, уже почтенных фермеров, которые до такой степени не были избалованы в этом отношении, что с восторгом встречали проституток, привозимых из метрополии, и платили судовщикам 100 фунтов табаку за каждую.

Так называемый женский вопрос на Сахалине поставлен безобразно, но менее гадко, чем в западноевропейских ссыльных колониях в первое время их развития. На остров поступают не одни только преступницы и проститутки. Благодаря главному тюремному управлению и Добровольному флоту, которым вполне удалось установить скорое и удобное сообщение между Европейской Россией и Сахалином, задача жен и матерей, желающих следовать за мужьями и родителями в ссылку, значительно упростилась.

Не так еще давно одна добровольно следовавшая жена приходилась на 30 преступников, в настоящее же время присутствие женщин свободного состояния стало типическим для колонии, и уже трудно вообразить, например, Рыковское или Ново-Михайловку без этих трагических фигур, которые „ехали жизнь мужей поправить и свою потеряли“. Это, быть может, единственный пункт, по которому наш Сахалин в истории ссылки займет не последнее место.

Начну с каторжных женщин. К 1 января 1890 г. во всех трех округах преступницы составляли 11,5 % всего числа каторжных. С колонизационной точки зрения эти женщины имеют одно важное преимущество: они поступают в колонию в сравнительно молодом возрасте; это, в большинстве, женщины с темпераментом, осужденные за преступления романтического и семейного характера: „за мужа пришла“, „за свекровь пришла“… Это все больше убийцы, жертвы любви и семейного деспотизма. Даже те из них, которые пришли за поджог или подделку денежных знаков, несут, в сущности, кару за любовь, так как были увлекаемы в преступление своими любовниками.

Любовный элемент играет в их печальном существовании роковую роль и до суда, и после суда. Когда их везут на пароходе в ссылку, то между ними начинает бродить слух, что на Сахалине их против воли выдадут замуж. И это волнует их. Был случай, когда они обратились к судовому начальству с просьбой походатайствовать, чтобы их не выдавали насильно.

В былые времена каторжанки, прибывшие на остров Сахалин, сразу же поступали в местный бордель, который уже тогда назывался домом терпимости. Участник экспедиции на Сахалин и автор „Краткого очерка неустройств, существующих на каторге“ по этому поводу писал: „На юге Сахалина женщины за неимением особого помещения помещаются в здании пекарни. Начальник острова Депрерадович распорядился обратить женское отделение тюрьмы в дом терпимости“.