— Тут, в Пассях, наверно, русские сядут, — сказала она. Тут ужасно как много русских живет.

И точно: с перрона Татьяну Михайловну уже увидали. Какая-то дама замахала ей ручкой и бегом побежала за вагоном. За ней едва поспевал маленький коротенький пузатый человек в котелке.

Они вскочили в вагон.

— Фу!.. Слава Богу!.. Вонзились, — сказала дама.

— А все ты! В последнем вагоне… в последнем вагоне… Никогда наши не садятся в последний вагон. Танечка?.. в церковь?… И мы тоже..

Татьяна Михайловна представила Петрика.

— Вот еще к нам… Работы ищет. Не знаете ли куда?

— Как же… Как же… Есть место. Слыхали, в хор Воронина баритон хороший требуется. Совсем, знаете, сформировали хор, ангажемент даже есть, а главного-то и не найдут… Знаете: такого баритона, чтобы за душу брал. Сбился с ног Воронин.

Черкески пошиты. Все готово, а петь нельзя. Даже в газеты объявление давали.

Петрику в детстве не слон, а целый мамонт на ухо наступил. Он откровенно объяснил это даме.

— Плохое ваше положение, — критически и не без зависти оглядывая красивую фигуру Петрика, сказал господин в котелке. — Тут, во Франции… Или физический труд, или надо талант какой-нибудь иметь… Шаляпиным, что ли, быть, или каким-нибудь Билибиным… Да и тем нелегко… Напрасно, знаете, приезжали.

На Этуали вышли и пошли по авеню Гош. Широкая улица, обсаженная платанами в молодой зелени, уходила, слегка спускаясь, в даль и была красива в этот утренний час. Татьяну Михайловну то нагоняли, то она сама нагоняла кого-нибудь, все были знакомые, все шли по одному пути, в церковь, и всем Татьяна Михайловна представляла Петрика, всем говорила о том, что ему надо место и все старались что-нибудь Петрику придумать.

В церковь не пошли. Остались на церковном дворе.

— Теперь в церковь никак не вонзишься. Полно! — сказала дама, подсевшая в "Пассях".

— Ну, да тут ещё лучше ваше дело оборудуем. Сюда мало кто и молиться-то ходит.

Больше новости узнать, с друзьями словечком перекинуться.

Действительно: церковный двор не говорил о молитве. Он гудел несдержанными голосами. У входа продавали газеты разного направления, какие-то дамские изделия, ничего общего ни с молитвой, ни с церковью не имеющие. Под большими акациями на церковном дворе было то, что называют «толчок» или «брехалка». Папиросный дым стоял в ясном теплом воздухе. Раздавались возбужденные, радостные голоса. Иногда из церкви донесется отрывок церковного песнопения, напомнит, где находятся люди, но никого не остановит. Надо переговорить, надо повидаться, а где же в другом месте? Здесь — все!..

Татьяна Михайловна овладела Петриком, взяла его под руку и переводила от группы к группе.

— Вы пошерную живопись знаете? — строго спросил Петрика генерал с красной розеткой в петлице теплого, не по погоде, пальто.

Петрик не расслышал и не понял, о чем его спрашивает генерал.

— Какую… Кошерную? — переспросил он.

— Кошерное только мясо у евреев бывает, милый ротмистр. По-шуар!.. Еn росhоirе, понимаете… По шелку и по бархату на дамских платьях на неприличных местах цветы пестрые рисовать… Так не знаете?

— Нет. Не берусь.

— Плохо-с. На Рено или Ситроен идти придется. Совсем завалящее дело. Всякий контрометр на вас кричать будет. Летом в жаре, зимой на холоду… Опять же, какие «пьесы» работать заставят. В другой более пуда веса. Таскайся с нею.

Маслом насквозь провоняете.

— Ваше превосходительство, — сказал, подходя к ним, маленький пузатый господин в котелке. Он, по поручению Татьяны Михайловны, ходил искать предложений работы.

— Я им нашел. Четыре места в предложении. На велосипедной фабрике велосипеды бумагой заворачивать, раз.

Генерал прищурил глаз, сложил бритые губы трубочкой и выпустил воздух.

— Па фаме!.. Для ротмистра ни-икак не годится. Заработок плевый и место дрянь.

Я знаю. Дальше…

— Лакеем в русском ресторане.

— Лакеем…Что скажете, ротмистр? Там сыты, по крайней мере, будете… Опять же и чаевые… Иной подвыпьет, особенно, если из полпредских, очень хорошо дают. И дело чистое… В тепле.

— Но требуется свой фрак, — вставил господин в котелке.

— На фрак соберем, — бодро сказал генерал. — Это и говорить не стоит. Можно даже в газете объявление… Подписку… на фрак… Георгиевскому кавалеру, желающему поступить в лакеи… Это подробности…

Но Петрик никак не хотел идти в лакеи и услужать «полпредским». Он продолжал быть "Дон-Кихотом".

— Гм, — промычал недовольный отказом Петрика генерал. — Ну те-с, что у вас дальше?

— Стричь и мыть собак.

— Что скажете, ротмистр? Не плохо… а?… За неимением в двадцатом послевоенном веке лошадок, займитесь собачками.

Петрик промолчал.

— Не нравится?.. Докладывайте дальше.

— Сандвичем… Ходить с афишами по бульварам.

— Ну… Это, милый мой, для пьяниц и стариков…Вы не видали, генерал Сережников здесь?