В комнате пахло мятой, полынью и еще какими-то сухими травами. Запах был не резкий и скорее приятный.

Все это понравилось Валентине Петровне. Главное: в ней опять крепла уверенность, что все это только на время — и на очень недолгое время. А там вернется Петрик.

Банк возобновит свои операции, и она опять заживет обычною культурною жизнью.

Таня тихо переговаривалась со стариками. Мужик, привезший их, носил в галерейку их корзины и в горенке было слышно, как скрипели доски под его тяжелыми шагами.

В простенке между окном и переборкой висело засиженное мухами пыльное зеркало.

Валентина Петровна посмотрела в него.

Мороз расцветил усталые щеки. Если бы не противная складка у подбородка — и когда она появилась! — и совсем была Валентина Петровна такая, как всегда. Ни годы, ни несчастья, ни тяжелые переживания ее не брали. Глаза морской волны сияли. Капельки растаявшего инея на длинных ресницах отражали их блеск и казались маленькими алмазами. Валентина Петровна расстегнула шубку. И талия была совсем девическая. Нет, не хотела она стариться. Остановила время, чтобы дождаться того счастливого дня, когда уйдут «они», и она вернется к Петрику, все такая же обаятельная, как и была. Нужно только уметь переждать.

Валентина Петровна отвернулась от зеркала и подошла к постели. Она потрогала ее.

Ничего себе… Мягкая… А подушек-то!.. Что же на ней? Вдвоем с Таней?.. Таня и «Валечка»… Пефф!.. А нет ли в ней клопов?.. Вот обернулась жизнь… А где умываться?.. И конечно… Без всяких удобств… Вот так-так! Хуже, чем в Ляохедзы… Что же?.. Таня к стенке, или я?.. Не знаю, что хуже?.. Хотя Таня все-таки чистенькая…

Вошла Таня. Веселая, шумная, энергичная. Таня — не горничная, не служанка, не милая, чуткая советчица и друг, но Таня командир.

— Ну те-с, барыня, все обошлось по-хорошему. Дедушка с баушкой согласны на принятие нас и защиту. Слава Тебе, Господи, люди оказались с понятиями и Христа не забыли. Вот здесь мы и расположимся. Постеля чистая. На ней и не спали.

Только для парада и соблюдалась. Я вам здесь постелю, себе на лавках у стенки постелю устрою. Вам и не страшно будет, и не стеснительно. Сейчас корзины притащим, я вам свежие простыньки ваши положу, все устрою, так-то важно отдохнете с дороги. А тем временем мы с баушкой обед вам сготовим.

— Стоит ли, Таня, разбирать корзины, — нерешительно сказала Валентина Петровна.

Ей все еще казалось, что можно так, на корзинах, в уголку, посидеть, подремать, почитать книжку, а там и домой, в Петербург, к своему роялю… И Петрик, гляди, вот-вот и вернется.

— Да что вы, барыня… Здесь, я распознала, прямо, ну такое убежище, просто как у Христа за пазухой. Весь хутор в Бога верует!.. Дедушка мой, — Таня показала на книги, — что твой апостол между ними… Тут жить да жить… Может быть, даже и годы жить придется, так тут так-то славнечко проживем. Ей Богу, правда, и в благочестии и в чистоте…

Таня нагнулась к принесенной стариком корзине. Развязала зубами узел веревки и стала раскручивать ее.

Веревка свистела в ее ловких руках.

Годы… Это было бы просто ужасно!.. Но дни шли за днями, однообразные, скучные и сплетали жизнь Валентины Петровны в какой-то нудный и странный быт чисто животного существования. Было странно и непонятно, как это жить без базара, без лавок, без поставщиков, без сотенного артельщика, которому закажешь все, что надо, и он привезет.

Теперь она и не заказывала. Все было свое. По вечерам Таня спускалась в клети.

Валентина Петровна светила ей жестяным фонарем с восковым огарком. В клети стояли мешки с мукою, грудою лежал прикрытый рогожей черный картофель, морковь, бураки — и, будто человеческие черепа, блестели при свете фонаря круглые кочаны капусты.

Заберут в клети, что нужно, и идут в коровник. Таня поставит низенькую скамеечку у живота косматой, пахучей коровы, широко расставит ноги, подставит ведерко, и из-под ловких и сильных ее пальцев с приятным журчанием побежит в ведерко белая, теплом пахнущая, струя молока.

— Барыня… а вы попробуйте… Когда мне недосуг будет, гляди, и вы мне подможете.

Валентина Петровна смущенно улыбалась. Не могла же она признаться Тане, что при одной мысли взяться за коровьи соски, дрожь пробегала по всему ее телу и оно покрывалось точно в лихорадке мелкими пупырышками? Но не могла отказаться. Ведь Таня — командир!.. И кто она перед Таней? Она неловко садилась на нагретую Таней скамеечку и несмело бралась за соски. Таня стояла подле и с улыбкой наблюдала за своей барыней.