Шрифт:
Эту программу хотели преподнести и Валентине Петровне. Но первые дни после свадьбы она так старательно искала уединения, была даже словно какая-то "дикая", — проводила дни или за роялем, или ездила часами верхом с мужем, притом она показала столько брезгливости и отвращения к китайцам — и это было так понятно (генерал Заборов предложил показать ей, как рубят головы преступникам!), столько ужаса перед ними, что этот план был отставлен. И Валентина Петровна жила третий год в Китае и ничего китайского, кроме маленькой кумиренки на поле подле их постовой казармы, не видала.
С приездом Анели этот план всплыл снова и принял более широкие размеры. Анеля как-то сразу — именно "просто з мосту", "здорово живешь" сумела очаровать своею детскою искренностью Валентину Петровну. Сама же, с места, как только увидала Валентину Петровну, без ума влюбилась в нее, чисто по-институтски «заобожала» ее.
— Не неправдэ ты естесь парадна! — воскликнула она, хватая обеими руками руку Валентины Петровны. «Ты» вырвалось у ней невольно и смутило обеих. Анеля хотела поцеловать руку Валентины Петровны по луцкому обычаю — и еще более смутилась, когда Валентина Петровна не дала ей этого.
Но «ты» так и осталось. И все у Валентины Петровны для Анели было — «вспаньялы» — великолепно.
Ее в русско-китайском вкусе убранная квартира, и очень скромная, была: — "вспаньялы палац"! Когда вечером Валентина Петровна села играть — это был "вспаньялы концерт".
А Настя! — Никогда Валентина Петровна не находила стольких и таких нежных слов для своей дочери, сколько сразу нашла Анеля. Она часами могла стоять над Настиной колыбелькой.
— Панна Настя ма такая бузя, як я собе выображалам… А очи!. То твои очи, панно Валентина! Сличны, цудовны, чаруйонцы! Роскошь патшыш на такего детятка…
"Кохана, слодка" — не сходило с ее уст. Все казалось Анеле у Ранцевых необычайным, несказанно прекрасным. Она приехала с отцом с визитом, — а осталась на неделю. Отец уехал, она собралась с ним, а, когда Валентина Петровна, Петрик, Кудумцев и Ферфаксов стали уговаривать ее остаться гостить, она посмотрела на отца — будто ничего не имел против этого папочка?… — и Анеля в придворном реверансе склонилась перед Петриком:
— До услуг пана… проговорила она… — И пани!
Папочка (мог ли он ей в чем-нибудь отказать!?..) поехал за ее вещами, а она зажила у Ранцевых, окруженная всеобщим поклонением и сама всех обожающая.
И потому-то, когда широко была задумана поездка в китайский город на целых три дня — Валентина Петровна не протестовала. Сопротивлялся, и то не очень, один Петрик. Ему все казалось, что вот именно в эти три дня и случится что-нибудь, придет приказ об их выступлении. Но с ними ехал сам полковой командир, Старый Ржонд, и Петрик, не желая расстраивать общего веселья, передал сотню Кудумцеву, условился с ним, что "ежели что" — он пришлет телеграмму, придумал даже на всякий случай условный шифр — и поездка была решена.
ХХХIV
Ехали целым «домом». С амой Чао-ли и Настенькой. Ее ни за что не хотели оставлять ни Валентина Петровна, ни еще более Анеля.
Настеньку нарядили китайченком. Чао-ли была прелестна в зимнем шугае, стеганом на вате, с расшитыми шелковыми наушниками, надетыми, как коробочки, на каждое ухо. Старый Ржонд вместо папахи надел круглую манзовскую шапку с налобником, наушником и назатыльником из соболя. Такую же шапку при общем смехе надели для тепла и на Анелю. Очень она к ней шла.
Ехали в двух колясках — тройке Старого Ржонда и экипаже генерала Заборова.
Старый Ржонд, не очень-то надеясь, что китайская кухня удовлетворит дам, взял с собою Казимира.
В коляске Заборова сели Валентина Петровна с Анелей и против них Чао-ли с Настенькой. Таня, остававшаяся с Ди-ди дома, укутала их тяжелым пахучим одеялом бараньего меха.
— Как на северный полюс едем, — смеясь сказала Валентина Петровна.
— И полно, барыня, — заботливо сказала Таня. — Это солнышко обманывает, что тепло, смеркнет — так-то меня вспомните, что одеяло достала.
Колеса прогремели железными шинами по сотенному двору, коляски выехали за ворота, миновали черный карагач, с него слетела стая грачей с шумливым граем, и покатили по хорошо убитой дороге. По серому пути, между гололедистых комьев, синеватой лентой шли укатанные обозами колеи. По ним, как по рельсам, катили экипажи.
Все кругом было так необычно для Анели. Желтое солнце — долго можно было на него смотреть — медленно поднималось к бледно-голубому небу. С земли, от полей, запорошенных снегом, где южные края борозд пахоты были черны, и потому поля казались разлинованными — легкий поднимался туман. Дали казались перламутровыми.