Шрифт:
— Глянь-ка, чего-й-то там лятить. — Раздались голоса.
— Птица не птица, а чего-то дюже даже большое.
— А скоро как летит. Вот те и птица.
— Дурной. Не слыхал, что ли, никогда… Ероплан прозывается.
— Ваше высокоблагородие, это чего же он делать будет?
— Наш это или его?
— Подлетит ближе… Посмотрим…
Бинокли были устремлены на летящую точку. А она с густым и уже точно тревожным жужжанием приближалась и росла. Стали видны распластанные крылья и, точно брюшко насекомого, толстый корпус машины. В золотых лучах солнца чуть сквозили, просвечивая, крылья. Легкий «фюзеляж» был, как лапки насекомого — и весь аппарат казался громадной цикадой.
Ясно стал виден на крыльях большой германский черный крест…
"Его" аппарат…
— Это их, — сказал Петрик, — Фоккер.
Наступила тяжелая томительная тишина. Разговоры и замечания смолкли.
В полете аэроплана было что-то зловещее. Летний день померк. В комок сжималось сердце.
"Что ему там надо?.. Что он будет делать"?
И только подумали это, страшная безпорядочная трескотня ружей раздалась у станции и разорвала томящую тишину. Ополченцы стреляли по аэроплану.
— Ишь ты как садят, — заговорили солдаты.
— А ему хоть бы что.
— В белый свет, как в копеечку.
— И не покачнет.
— А вот и попало. Вишь, как задымил.
— Это он сигнал подает, — сказал Петрик. — Для артиллерии.
Теперь все стояли, кто с биноклем у глаз, кто глядя простыми глазами, и следили за аэропланом. И сразу, от присутствия там, в небе, кого-то чужого — неприятеля — все вокруг: белые постройки станции Званец, обычно, должно быть, тоскливо-скучные в широком просторе полей, белые акации, раскинувшие нежную свою листву, шоссе, обсаженное низкими яблонями в цвету, упиравшееся в станцию, — все, такое обыденное и однообразное, — стало страшным, важным и зловещим. Аэроплан описал дугу и стал удаляться от Званца.
В струнку вытянулся Ферфаксов. Он опустил руку с биноклем, и желтыми собачьими глазами глядел на темное облако, нависшее над станцией. Нечеловеческая тоска была в его взгляде.
— Там… Великий Князь!.. — со страшной силой, с тоскою необычайною сказал он.
Старый Ржонд и Петрик его поняли. Они ясно через стекла биноклей видели лошадей, стоявших на площадке перед станщей.
— Там не только Великий Князь, — сказал Кудумцев, — там еще сотни людей. Да это и нас касается. Овраг, как снегом, забит нашими лошадьми. Не заметить этого нельзя… Что уже тут Великий Князь!
Он заложил руки в карманы и медленно пошел к оврагу.
— Толя!.. что с тобой! — воскликнул Ферфаксов.
Петрик догнал Кудумцева и так тихо, что никто, кроме Кудумцева, его не слышал, сказал:
— Это что же, штабс-ротмистр? Интеллигентское "хи-хи-хи"?…
Кудумцев побледнел и остановился. Одно мгновение они стояли так друг против друга, ломая свои взгляды. Медленно вынул Кудумцев руки из карманов и молча повернулся лицом к станции.
В этот миг со стороны неприятеля народился новый звук. Точно страшный ураган несся в вышине, приближаясь к Званцу. И вдруг, обогнав звук этого страшного гула, у самой станции кудрявыми бурыми деревьями взвились высокие дымы, и густые, будто пушечные выстрелы, раздались там: — "бомм!.. бомм!.. бомм"… Свист и вой чего-то неудержимо летящего понесся оттуда.
Ополченские кашевары заметались у кухонь. Вестовые с лошадьми Великого Князя и его свиты стояли все так же неподвижно.
И опять несся ураган и непонятно страшные в грохоте и визге вставали дымы разрывов.
От станции редкой цепочкой потянулись назад раненые.
Неприятель обстреливал Званец огнем тяжелой батареи.
VII
Великий Князь полевым, упругим по мягкому лугу галопом прискакал на станцию Званец. Резвый скок послушной сильной лошади, увлекаемой скачущими сзади лошадьми свиты, возбудил Великого Князя. Розовый румянец покрыл его щеки.
Великий Князь соскочил с коня, бросил поводья лихо подлетевшему к нему всаднику-черкесу и вошел в подъезд. По залу в безпорядке были сдвинуты столы и скамьи. На полу валялось битое стекло и штукатурка. Буфетная стойка была пуста. Генерал, начальник участка, встретил рапортом Великого Князя.
С утра здесь было горячо. Сильно доставалось от австрийских батарей, стоящих за деревней Раззявой, и одно время ополченцы стали сдавать и покидать окопы.
— Ваше Императорское Высочество прислали нам конную батарею. Она карьером, как на учении, вынеслась на позицию… во мгновение ока открыла огонь и заставила австрийские батареи замолчать… Командир батареи, фейерверкер 1-го орудия и четыре номерных убиты. Под командиром дивизиона, — он сам повел батарею — убита лошадь, — докладывал начальник участка.
— Да… я это знаю… Я читал ваше донесение. Какая прекрасная смерть!..
Покажите, где это было?
Великий Князь вышел на перрон. Под железной крышей, укрываясь от солнечного зноя, сидели хорошо по Петербургу знакомые Великому Князю полковник Дракуле, командир Ингушского конного полка и его адъютант, ротмистр Аранов. Подле были всадники-ординарцы.
Все встали навстречу Великому Князю.
— Было горячо? — протягивая породистую белую руку Дракуле, сказал Великий Князь. — Но ваши молодцами держались?