Михаил Павлович, как нарочно, долго сидел за столом. Он медленно курил дешевую сигару, которую называл "Regalia Capustissima", и ворчал:

— Дождешься, матушка! Поди с товарищами закатился куда-нибудь по злачным местам опрыскивать эполеты. Что ему, что мать волнуется.

— Нет, не такой Федя, — робко защищала Варвара Сергеевна.

— Все они одинаковые… Хороши! Современное поколение… А мы, дурни, радовались детям. Вот будут утешать, ублажать на старости.

— Грех так говорить, Михаил Павлович. Мало ли что могло случиться.

Было тяжело. Ревнивая обида против воли закрадывалась в душу.

Наконец в шесть часов Михаил Павлович ушел в свой кабинет отдохнуть перед клубом, и Варвара Сергеевна, поручив Липочке прибрать стол, а кухарке держать обед на плите и поставить самовар, поспешила опять к окну.

Солнце освещало лишь узкую полоску у самой их двери, и там щурилась и грелась полосатая желтая с белым кошка старшего дворника.

Тетя Катя подошла и сквозь ветви филодендрона заглянула в окно.

— Ишь, кошка умывается, — сказала она. — К гостям, значит. Сейчас и приедет.

Постояла и отошла.

Кошка умывалась, и хотелось верить, что это неспроста. Но против воли вставали в голове ужасы. Мало ли что могло случиться! Говорят, ни одни маневры не проходят без несчастных случаев. То задавят кого-нибудь, то пушкой убьет… Мог и заболеть, солнечный удар мог случиться… Мало ли что!

Медленно и звонко, каждым ударом отдаваясь в сердце Варвары Сергеевны, часы с рыцарем пробили семь. Кошка улеглась в крошечном четырехугольнике света. Весь боковой флигель был под косыми солнечными лучами, стекла в верхних этажах блестели так, что было больно глазам.

В своих думах Варвара Сергеевна прослушала, как подъехал извозчик… Но шаги в воротах сейчас же узнала. Шибко забилось ее сердце. Федя шел быстрыми шагами стройный и тонкий в светло-сером пальто с золотыми погонами и пуговицами. Он сейчас же увидел ее и замахал ей рукою.

Она хотела броситься в прихожую, чтобы самой открыть дверь, как много раз открывала, когда он был гимназистом, кадетом и юнкером, но вдруг отяжелели и стали мягкими ее ноги, в глазах потемнело и она, шатаясь, едва дотащилась до дивана.

— Липа! Липочка! — слабым голосом позвала она. — Открой! Федя…

Все завертелось у нее перед глазами. Липочка побежала в прихожую.

— Мама! Что с тобою! Какая ты бледная!

— Ничего, Липа… Это так. От радости… Пройдет… Сейчас пройдет… Открой же!

— А мама? — услышала она, как сквозь сон, тревожный вопрос Феди.

— Я здесь… Так, сомлела немного, — проговорила слабым голосом Варвара Сергеевна и сейчас же почувствовала горячие поцелуи на руках и как во сне увидала, как склонилась перед нею на колени стройная фигура в темном сюртуке со светлыми погонами. Круглая голова с мягкими, шелковистыми, отросшими волосами просунулась ей под руку… и сознание вернулось к ней.

Через час она сидела за столом. Липочка подкладывала брату куски разогретой утки, и он ел не глядя и торопясь рассказывать. Михаил Павлович ходил по комнате, в пальто и в шляпе, и слушал сына. Он притворялся недовольным, но счастье семьи захватывало и его.

— Что же так долго не шел? — спросила наконец Варвара Сергеевна.

— Знамя, мамочка, относили. Да как! Мы сложились и дали «пескам» сто рублей, и они всю дорогу, по Вознесенскому, то польку, то беглый марш играли, и мы лупили таким шагом, что извозчики рысью не могли нас догнать. Знамя принял Старцев. Он очень красивый, — сказал Федя, — и к Рождеству будет старшим портупей-юнкером.

Потом рассказывал Федя, как государь говорил с ним и сказал ему "храни вас Господь".

— Ты знаешь, мама, он такой добрый, он такой хороший!.. А императрица! Вот уже точно Ангел Небесный!.. Подумай, мамочка, теперь можно тридцать шесть дней отдыхать.

— Да разве отпуск такой большой? — спросила Варвара

Сергеевна.

— А поверстный срок! Я, мама, рассчитал. По железной дороге считают триста верст в сутки и на лошадях семьдесят пять, а мне более пяти тысяч по железной дороге и тысяча шестьдесят четыре на лошадях. Вот и набежало целых восемь дней.

— Не опоздай только, Федя. Я знаю, ты рад для меня. А ты обо мне не думай. Служба прежде всего.

Долго сидели они этим вечером в гостиной. Федя с матерью на диване, Липочка в кресле у стола и тетя Катя в углу под часами.

— Ты, Федя, к няне Клуше съезди, — сказала Липочка.

— Как же, непременно. Завтра утром, мама, мы с тобою к «Спасителю» поедем, а оттуда к няне… Я думаю, и к mademoiselle Suzanne надо съездить.

— Да, — сказала Варвара Сергеевна, — заезжай. Ведь она тебя выходила, когда ты был болен тифом. Она такая одинокая.