— Это уже скучно. Важно именно стать лучше, богаче других. В этом, по-моему, счастье. В достижении мечты.

— Неправда, — сказал Ипполит, — в достижении желаемого нет счастья, является разочарование и пресыщение. Хочется есть, а наелся — пища становится противной.

— Но если все равно ничего не добиться — исчезнет цель труда и люди перестанут работать, — сказала Липочка.

— Пусть отдохнут… Слишком много работали…

— А не погибнет, Ипполит, тогда и красота жизни? — задумчиво наклоняя голову, молвила Лиза.

— Что такое красота? — пожимая плечами, сказал Ипполит.

— Красота? Трудно сказать. Все красота! Я понимаю Федю. Эта англичанка на гнедой нарядной лошади, широкий мост, аллея роз и в глубине дача в густой зелени лип — это красота… И стоит жить, чтобы видеть эту красоту.

— А сколько народа трудилось, чтобы создать все это. Каменщики, плотники в измазанных отрепьях, с ведерками, кистями и топорами, оборванные, в лаптях, расходились по вечерам с постройки, шатаясь от усталости. Ты помнишь, Лиза, стихотворение Некрасова "Железная дорога". Как подумаешь, сколько горя, сколько голодных смертей принесла эта постройка, и от железной дороги откажешься.

— Красота, — снова сказала Лиза. — Я вспоминаю наш господский дом в Раздольном Логе, когда дедушка был жив. Наш чудный сад… Может быть, и были правы крестьяне. Нельзя было иметь такой дом, когда они жили в крошечных мазанках с соломенными крышами… Но наш дом и сад были — красота. Они уничтожили ее. А что создали?..

— Так, Лиза, и до крепостного права можно договориться, — сказал, вставая, Ипполит. Лиза молчала. Федя поднялся со скамеечки и сказал: — Надоели вы мне со своею философией! Ничего-то вы не понимаете! Смотрите, какая прекрасная ночь!

Ночь была тихая и на редкость теплая для Петербурга. По темно-синему небу выпали яркие звезды и играли, проливая на землю таинственный и нежный свет. У Семенюков пели хором что-то торжественное под аккомпанемент пианино. Далеко в стороне английских дач взлетали, оставляя огневые следы, ракеты и падали дрожащими красными, зелеными и белыми звездочками, погасая над темными купами столетних лип. Там играл оркестр, и плавные звуки вальса долетали до дачи Кусковых и порхали в темноте уснувшего палисадника.

Федя вышел за калитку. На скамейке на мостике через придорожную канаву сидели Игнат и хозяин дачи Иван Рыжов. Они любовались огнями и слушали музыку. Федя поздоровался и пожал крепкую мозолистую, не похожую на человеческую руку Рыжова с прямыми, жесткими пальцами.

— Убрали, Иван, сено? — спросил Федя. Ему казалось, что с крестьянами надо непременно говорить о хозяйстве, и он думал, что он умеет с ними разговаривать.

— Давно… Намедни жать начали, — сказал, пододвигаясь и давая место Феде, Рыжов.

— А что жать?

— Да рожь… Что у нас и жать-то? Пшеницу не сеем.

— А овсы как?

— Ну, те не скоро. Вы, почитай, с дачи съедете, как косить станем. Он у нас поздний, овес-то.

— А трудно это… работать? — спросил Федя.

— Да уже куда трудней. Трудней не бывает. Уж наше крестьянское дело что ни на есть чижолое.

— У доменной печи не стояли, — сдержанно сказал Игнат и раскурил папиросу.

— Ну это — может быть, — снисходительно согласился Рыжов. — Рабочему человеку — это точно — не сладко живется. А тоже, зато в городе, при всех, при своех. Трактиры завсегда, органы, партерные. Чем не жизнь?..

— А вот англичане тут на даче, — заговорил Федя, подделываясь под язык Рыжова и оттого говоря туманно и неясно. — Я видал. Барышня и лошади, значит, верховые. А сзади человек. Хорошо живут.

— Куды лучше! — сказал Рыжов. — Это Вильсоны. Я знаю. Песок возимши для сада. Богаты страсть. У него в Питере компания, две фабрики держут, сказывали, три тыщи рабочих одних и он — самый главный. А тоже сюда приехал тятенька евоный простым мастером… Ничего живут.

— А нельзя, чтобы все так жили? — сказал Федя.

— То ис как так? — спросил Рыжов.

— Ну вот, скажем, чтобы у меня, у вас, у Игната лошади верховые, дачи…

Игнат пустил кольцами дым, посмотрел, как он таял в полосе света, падавшей с дачного балкона, где зажгли лампу, и сказал:

— Лошадей, Федор Михайлыч, не хватит.

— Ну допустим, что хватило бы.

— Ин быть по-вашему. Вы что — ездить хотите, али убирать?

— То есть как это убирать?

— Чистить, значит, навоз вывозить, корм задавать, поить, седлать.