Шрифт:
Привычным жестом он сбил фуражку на затылок и застенчиво улыбнулся. И я улыбнулся вместе с ним. Ну какая это трагедия, чего бояться! Голова на плечах есть, здоровье есть, знания, может быть, и притупились, так это наверстается, а вот опыт — за ним, собственно, и едем, не так ли? Год-другой…
— И то правда, — согласился он. — Холодно там у вас? — спросил вдруг Зубрилин и постучал жесткими кожаными сапогами. Шинель и фуражка дополняли его экипировку. Легковато.
— Да уж придется… — ответил я смеясь.
Зубрилин узнал историю Зотова, я рассказал о ней подороге в Хабаровск. Он очень заинтересовался. Все последующие дни вспоминал об этой истории. Часто совсем неожиданно спрашивал: «Так и не выяснили, где теперь Федосов?» Или: «Знает ли Петя Зотов о местоположении фактории?» Через полчаса вдруг заинтересованно узнавал: «А тот овес цел, семена есть?» В конце концов он выудил из меня все, что я мог рассказать, и даже больше: его вопросы заставляли меня высказывать догадки, предположения, строить гипотезы, то есть, по существу, дополнять факты.
— Вы найдете молодого Зотова, — уверенно подытожил Зубрилин и, подумав, добавил: — Он еще поработает с нами. Вот увидите.
— Ну и ну, — сказал он, когда самолет сел на заснеженное поле. — Горы и леса. Да еще снег. Белое безмолвие. Джек Лондон. Клондайк. И мы с вами. Занятная ситуация!
Путешествие закончилось. Отпуск тоже. Не без пользы.
Зубрилин пропустил меня вперед и спрыгнул вслед, но поскользнулся на своих кожаных подошвах и больно ударился коленом о мерзлую землю. Прихрамывая, он дошел до автобуса, уселся и заметил, соскребая ногтем со стекла лед:
— А тут холоднее. Вы не находите?
Все засмеялись, он тоже.
— Тридцать восемь, — сказал шофер и критически осмотрел легкомысленного пассажира в фуражке и в сапогах.
— Ничего, привыкнем, — откликнулся Зубрилин и потер покрасневшие уши. — Поехали.
Мы расстались в городе. Зубрилин пожал мне руку, улыбнулся и сказал:
— Надеюсь, встретимся. Желаю вам удачи.
Еще через день, завернутый, как кукла, в тулуп, я покачивался на санях по таежной дороге. В узкую щель сквозь заиндевевший мохнатый воротник я видел впереди лошадиный круп, вершины голых лиственниц, дугу и серое небо над дугой. На сердце сделалось покойно-покойно. Дома… Вот что значит привычка.
Глава вторая
Сюрприз. Вот он какой, Петя Зотов! Новые заботы. Неожиданный вызов. Крупные перемены, в жизни.
Зимой в наш совхоз морем проехать нельзя. Изломанные, вздыбленные штормами льды стоят с ноября по май, как сказочные надолбы. На берегу — хаотическое нагромождение ледяного припая, почти непроходимый барьер. Зимой к нам ездят кружным путем — по тайге, вдоль рек, через сопки. И только где-то близко от старой фактории санный путь вырывается к берегу моря и, уже не сворачивая, так и идет до самого совхоза.
Директору сообщили, что я выехал из города. Он встретил меня на бывшей фактории, где теперь обосновалось отделение совхоза.
— Замерз? — спросил он, вытаскивая меня из саней. — Выпей. Да не морщись, не девица… А теперь говори. Рассказывай.
Шустов слушал мой рассказ внимательно, ни разу не перебил. А я говорил, говорил и в то же время удивленно рассматривал своего директора. Что-то в его лице было такое, чего я раньше не замечал. За большими очками в глазах Ивана Ивановича скрывалось явное плутовство. Озорной огонек взыграл еще сильнее, когда я стал рассказывать о поисках Пети Зотова.
— Уехал из Москвы? Вот те раз! Не повезло, — вздохнул он и почему-то улыбнулся. — Разошлись, значит, пути-дороги. Ну и что дальше? Опустил руки, отказался от задачи — не по плечу?
— Будем искать. Он где-то на Колыме, я уверен, что мимо не проехал.
— Ишь ты, уверен. А может, на Камчатке. Или на Чукотке. Ищи его там!
Шустов засмеялся сперва тихо, потом громче, потом неудержимо весело. Он снял очки, прослезился. Смеялся и начальник отделения, у которого мы ночевали, и его жена, наша гостеприимная хозяйка.
— В чем дело? — спросил я наконец, не понимая причину столь безудержного веселья.
Иван Иванович вытер красное лицо, немного успокоился, отдышался.
— Ну, хватит его разыгрывать, — сказал он. — Зови…
Хозяйка вышла в другую комнату. Я уставился на дверь. Занавеска колыхнулась. На пороге появился незнакомый юноша. Он виновато улыбнулся.
— Зотов?! — тихо сказал я, пуще всего боясь ошибиться. — Петр Николаевич?!
— Это я, — ответил юноша и вдруг покраснел таксильно, как может краснеть только очень застенчивая девушка.