Продолжение истории происходило на следующее утро.

Показания Марии Рейхерт: «Сегодня утром в 9 часов утра я вновь постучала в двери, но вновь никто не ответил. Это показалось мне подозрительным, и поэтому я рассказала все фрау Винтер. Она позвола своего мужа, который затем в нашем присутствии открыл дверь, запертую изнутри. По какой причине Раубал совершила самоубийство, я сказать не могу». [833]

Показания Георга Винтера, мужа Анни: «Я работаю у Гитлера домоправителем. Сегодня в 9.30 утра моя жена, которой показалось странным, что Раубал не вышла к завтраку, сообщила мне, что дверь ее комнаты заперта, а пистолета Гитлера, который хранился в соседней комнате в открытом шкафу, нет на месте. Я несколько раз постучался в двери ее комнаты, но ответа не последовало. Так как мне все это показалось подозрительным, то в 10 часов я открыл запертую дверь при помощи отвертки. Дверь была заперта изнутри, и ключ все еще торчал в замочной скважине. Когда я открывал дверь, при этом присутствовали моя жена, фрау Рейхерт и Анна Кирмайр. Открыв дверь, я вошел в комнату и нашел Раубал лежащей на полу. Она была мертва. Она застрелилась. Причину, по которой она это сделала, я назвать не могу». [834]

Тогда была вызвана полиция и сообщено по телефону в «Коричневый дом» — штаб-квартиру нацистов в Мюнхене.

Полицейский протокол: «Труп лежал в комнате, в которой есть только одна входная дверь и одно окно, выходящее на Принцрегентплатц, лицом к полу перед софой, на которой находился пистолет марки «Вальтер» калибра 6,35 мм. Полицейский врач доктор Мюллер [835] установил, что смерть произошла в результате выстрела в легкое и что трупное окоченение началось уже много часов назад. Выстрел был произведен с близкого расстояния, входное отверстие расположено в области выреза на платье, причем дуло пистолета было прижато непосредственно к коже, пуля вошла, не задев сердца; пуля осталась в теле, но прощупывается под кожей немного выше левого бедра. В комнате Ангелы Раубал не было найдено ни прощального письма, ни какого-либо другого письменного документа с упоминанием самоубийства. На столе было обнаружено только начатое письмо к одной подруге в Вену, в котором не говорится ничего о тягостных жизненных обстоятельствах». [836]

Картина ясная: либо классическое самоубийство (но нет ни предсмертной записки, ни каких-либо иных типичных атрибутов самоубийства!), либо — убийство в запертой комнате: любимейший сюжет авторов детективных произведений!

Ниже нам предстоит в этом впервые достоверно разобраться!

Дознание, таким образом, происходило около 11 часов следующего дня, если не позднее. Никакая экспертиза посмертного состояния тела не могла, конечно, при таких условиях дать четкий ответ на вопрос, которым мы задаемся по собственной инициативе: произошла ли смерть до 15 часов накануне или вскоре после 17-ти часов, как в конце концов было заявлено экспертами; к этому мы еще будем возвращаться.

Но никакая серьезная экспертиза по существу и не производилась: версия о самоубийстве никак не перепроверялась; было принято даже решение об излишности вскрытия тела — и оно не было сделано. Причем директивы об этом явно проистекали с самого верха — от министра юстиции Баварии Гюртнера, вроде бы тогда вовсе не нациста.

Франц Гюртнер (1881–1941) получил юридическое образование и начал службу в органах юстиции еще до Первой Мировой войны, в войну командовал батальоном немецких экспедиционных войск в Палестине. С 1919 года — член Баварской партии центра, позже — Германской национальной народной партии. В 1922–1932 — министр юстиции Баварии. [837]

«После самоубийства Гели многие вспомнили, что именно Гюртнер распорядился провести процесс о государственной измене против Гитлера в 1923 году в Мюнхене, а не в Лейпциге, где обвиняемому грозила бы за это смертная казнь». [838]

Что там утверждал фон Грэфе еще в 1926 году о связях Гитлера с баварским правительством?..

В июне 1932 года Гюртнер стал общегерманским министром юстиции в правительстве фон Папена, а с января 1933 сохранял этот пост вплоть до своей собственной кончины, происшедшей в январе 1941. В 1937 году он вступил в НСДАП — и соответствующим образом занимался модернизацией германских законов. [839]

«Скоропостижная смерть Г[юртнера] дала жизнь версии о его насильственной смерти как юриста старой школы, не соответствующего планам нацистов» [840] — а может быть, заметим мы, забегая в события, уже выходящие за рамки данной книги, дело было тогда совсем в другом!

На нацистской же стороне события 19 сентября 1931 разворачивались следующим образом: «Когда фрау Винтер по телефону сообщила в Коричневый дом о трагедии, Гесс попытался связаться с Гитлером по телефону в его отеле в Нюрнберге, но тот уже уехал, и служащему отеля пришлось догонять его на такси. Штрек [841] привез его домой с головокружительной скоростью, и когда тот прибыл, то обнаружил в [своей] квартире [Грегора] Штрассера и Шварца [842] , которые держали ситуацию под контролем. У Гитлера была истерика, и в тот же день он уехал в дом Мюллера [843] , печатника Beobachter [844] , на озере Тегерн [— отметьте себе этот географический пункт!]. Надо отметить, что он не остался в Берхтесгадене со своей сводной сестрой [845] , потерявшей дочь» [846] — последнее обстоятельство, подчеркнутое Ханфштанглем, психологически очень выразительно!

Ханфштангль продолжает: «Всю эту историю, насколько удалось, замяли. /…/ Днем в субботу 19 сентября Бальдур фон Ширах приехал в Коричневый дом из квартиры [Гитлера], чтобы приказать доктору Адольфу Дресслеру в отделе прессы выпустить официальное сообщение о том, что Гитлер находится в глубоком трауре в связи с самоубийством своей племянницы. После чего люди в квартире, должно быть, запаниковали, потому что двадцать пять минут спустя Ширах снова был на телефоне, спрашивая, ушло ли уже это заявление, и говоря, что в нем использованы не те слова. В нем должно было говориться о прискорбном несчастном случае». [847]

Ханфштангль рассказывает со слов Геринга о том, что происходило в квартире Гитлера: «Гитлер явно был разгневан на Штрассера за то, что в публикации он сообщил о самоубийстве, и рыдал на шее Геринга от благодарности, когда Герман предложил представить все как несчастный случай. «Теперь я знаю, кто мой настоящий друг», — всхлипывал Гитлер. По-моему, со стороны Геринга это стало чистым бизнесом. Он хотел уничтожить Штрассера, спорящего с ним за благосклонность Гитлера». [848]